Моя страна - СССР

Кратко о себе

Я объездил весь Союз. Купался в семи его морях – Охотском, Японском, Каспийском, Азовском, Чёрном, Балтийском и Баренцевом. Байкал видел летом и зимой. Забывал о морозе, созерцая танцующее Полярное сияние, переливающееся всеми цветами Радуги. Собирал балтийский янтарь и сахалинскую морошку, а ещё грибы Надберёзовики. Я не ошибся и не шучу – на Крайнем Севере грибы стоят над змеящимися во мху Стелющимися берёзами. Стволики их, толщиной со спичку, извиваясь, вжимаются во мхи и прячутся между камней, а два листика этой берёзы поместятся на одном моём ногте. Но не только берега приморские мне знакомы. Побывал я и в пространстве между ними. Если путешествовать по Союзу вместе с Солнышком, то можно начать с острова Сахалин, где я поработал в командировках на Охинской ТЭЦ и Южносахалинской ГРЭС, т.е. и на севере, и на юге острова, а в свободное время бывал и посередине его. Далее, вместе с Солнцем, попадаем в Приморье, где я родился недалеко от Владивостока в 1940 году. Отец служил в Морской авиации, а мама учительствовала. Поэтому, окончив Московский Энергетический институт, я распределился в Дальневосточное отделение ОРГРЭС – буферную организацию между Наукой и Энергетикой. А поскольку Энергетика, как и воздух, вездесуща, то и работа для меня была всюду, и я мог выбирать, куда мне отправиться в следующую командировку.

Работал на электростанциях Приморского и Хабаровского краёв, Амурской и Читинской областей, обследовал состояние энергосистем Забайкалья и всей Якутии, с юга до Заполярья.

Догоняя Солнце, заглядываем в Иркутск и Новосибирск. В Северном Казахстане в составе студенческого строительного отряда электрифицировал Целину. Мы тянули по степям и посёлкам линии электропередачи, делали электропроводку в домах строящихся посёлков.

Далее на Запад – Свердловск (ныне Екатеринбург). Здесь пришлось бывать часто по совместным со Свердловским ОРГРЭС работам.

Но вот перевалили Камень (Уральский хребет) и оказались в европейской части Союза. Здесь прошла большая часть моей жизни, и поэтому здесь я более плотно наследил по городам и весям. Побывал во многих столицах республик СССР, городах Поволжья, Московской и Ленинградской областей, заполярных Айхале и Чернышевске, Мурманске и Североморске. Занесло меня однажды и в Восточную Германию – города Грайсвальд, Берлин, Дрезден с его галереей, Лейпциг с памятником Битве народов, Варнемюнде с пляжами FKK (Свободы культурного тела), где от горизонта до горизонта все отдыхали голяком, остров Рюген (Руян или сказочный Буян) с его памятниками славянской культуры.

Я не буду описывать города, где я бывал. Хочу описать случаи из моей жизни, связанные между собой только временем. Случалось же со мною всего много – весёлого и не очень, серьёзного и глупого, безобидного и на грани гибели. До сих пор удивляюсь – как только мальчишки доживают до уважительного возраста.

Детство

Приключения начались с эвакуации. Осенью 1941 года в дальневосточных гарнизонах остались только военнослужащие, а женщин и детей отправили подальше от очень возможной войны с Японией. На пароходе в каюте теснились четыре мамочки с грудничками. До городка Тара, что стоит на одноимённой реке, притоке реки Обь, добрался только я. Троих из нашей каюты похоронили. Я тоже перенёс дважды воспаление лёгких, детский туберкулёз (верхняя часть лёгких у меня отсутствует – сгнила), и, не излечиваемую тогда диспепсию. Мама бросалась за борт, но её успели ухватить. Вылечил старый, старый доктор, прописав - чайную ложку кагора, потом столько же молока. Через какое-то время ещё кагор и молоко. И только так организм смог принять и усвоить пищу. Я выжил! Выжил и зауважал кагор, особенно Чумай.

Летом 42 мама со мной перебралась в Казахстан. Здесь было и теплее и сытнее, но приключилась другая беда. Все дети по самые уши вгрызались в арбузы, а я наотрез отказывался их есть. Какая-то казашка посоветовала маме отвести меня к бабке. Та что-то пошептала мне, и вывела к маме с огромной скибкой арбуза в зубах.

После Сталинградской победы мы вернулись на Дальний Восток. По такому случаю, вся папина эскадрилья собралась в нашей комнате. Один из лётчиков дал мне шоколад. Кампания была занята застольем, а я сам собой. Кто-то оглянулся и обомлел. В углу комнаты чем-то занимался негретёнок. Это я, приняв шоколад за мыло, им намылился. Реакция всех – смех и слёзы.

Эти рассказы я помню со слов мамы, а свои первые воспоминания пошли уже с лета 45 года. Отцы улетели на прифронтовые полевые аэродромы. В гарнизоне остались женщины и дети, да ещё аэродромная команда и бойсклады. И вот всё это население было мобилизовано на эти склады для снаряжения авиационных пулемётных и пушечных лент. Звенья цепей поставлялись отдельно от снарядов. В ленту всё это собиралось на специальных столах-станках. Женщины набивали ленты снарядами, а дети их подносили. На складе матросы, авиация ведь морская, накладывали детям снаряды на ручки, как дрова и мы их несли мамам. А ещё нам позволялось поиграть с пулемётом Максим.

Гарнизон в Николаевке располагался в пойменной части рек Сучан (Партизанка) и Шенингоу, и состоял из нижнего и верхнего городков. Городки соединялись дорогой метров в триста, прорезанной в сопке через тайгу. Однажды мы - папа, мама и я, припозднившись в гостях, возвращались ночью по этой дороге, и из тайги нам под ноги выбежало три волчонка. Агрессии они не проявляли, крутились вокруг нас, но при этом, наверняка, где-то рядом скрытно кралась их мамаша. Папа посадил меня на плечи, мама вжалась в папу и мы благополучно дошли до своего дома.

В детском саду Даланьян (не помню имени) меня часто задирал. Однажды, швырнув в меня кубиком, он в кровь разбил мне нос. Меня уложили на детскую горку вниз головой. Когда кровь остановилась и подсохла, я скатился с горки и устремился к обидчику. Он, почувствовав мою ярость, рванул по этой же дороге в Верхний городок. Я помню, что бежал за ним, но не помню, догнал или нет. Помню только, что с тех пор он перестал даже мне на глаза попадаться.

Гарнизон готовился отмечать Победу над Японией. Отец тоже. Он после каждого ночного дежурства приносил домой сигнальные ракеты, а я, конечно, утаскивал их и разбирал. Для мальчишки там много было интересного и полезного. Например, порох и цилиндрик осветительного заряда. Если отколоть от него кусочек со спичечную головку, положить на камень и ударить другим, то он стреляет, как пистончик, которых мы тогда ещё не видели.

И вот тёплым сентябрьским днём я сижу на корточках у стены неработающего по случаю воскресенья детсада, и усердно разбираю очередную ракету. В нескольких десятках метров за заборчиком проходит всё та же дорога и по ней спускается папа с мамой. Я их не видел, но они окликнули меня и спросили, что я там делаю – играю, отмахнулся я. Ответ родителей удовлетворил.

Воскресным днём семья наша вышла отдыхать на речку Шенингоу. Летуны ныряли с берега в прозрачную воду запруды. Папа не успел ещё снять брюки, как и я нырнул туда же. Отец нырнул за мной прямо в брюках.

 

Школьное детство

Из этого периода мало что стоит вам рассказать. Помню, как однажды возвращался из школы, а она была в соседнем гарнизоне не далее полутора километров от дома. Грейдер пробегал по каменной насыпной плотине, образующей приличный пруд, место нашего летнего времяпрепровождения, и далее в городок и к школе. Этим грейдером мы ходили в мокрое время года, а в сухое шли тропой по другую сторону пруда. Чуть выше пруда располагался лагерь японских военнопленных. Мы как-то с ними общались через сетку забора. Не было в нас никакой к ним агрессии. Мы делились с ними своими перекусами, а они нам дарили какие-то свои поделки.

Однажды, возвращаясь из школы, я решил пройти и не по дроге, и не по тропе, а по лесу напрямик в папину автороту. Приморская тайга цвела ранней весной. (Цветы Приморья разводят в садах всего мира.) Папы в роте не оказалось, но меня задержал старшина и, отведя в свою каптёрку, велел раздеться. На мне и моей одежде он собрал более двадцати клещей. Если бы я отгулял час другой с такой бандой на себе, не избежать бы мне энцефалита.

Мама послала меня за хлебом. Оторвала талончик на получение одной буханки хлеба. Карточная система тогда ещё не была отменена. В пекарне всей очереди объявили, что белый хлеб выдаётся «через одного». Подходит моя очередь. Предыдущий получает буханку чёрного хлеба. Значит, мне достанется белый, подумал я, и протянул свой талончик. Но дали мне

 

1949 год. Дальний Восток, Угловка.

 

чёрный. Я в обиде и недоумении пришёл домой. Мама объяснила мне, что когда не хватает в пекарне белой муки, то белый хлеб выдают только лётному составу.

Но настоящий белый хлеб я тогда увидел только однажды. Отец был на охоте, где-то в Уссурийской тайге и привёз мясо изюбря (крупный олень). А ещё егерь дал ему в дорогу ломоть настоящего белого хлеба. Он был удивительно белым, с румяной хрустящей корочкой и невероятно вкусным. Такой хлеб я потом во второй раз увидел только в Пятигорске, году в 48, и назывался он «Колхозный». Огромный ароматный каравай съедался вмиг. Сейчас такого хлеба уже давно нет.

Мы часто, почти каждый год, переезжали из одного гарнизона в другой. Такова была Служба. И часто по приезду не куда было поселиться. Жильё, предназначенное нам, ещё было занято семьёй замещаемого отцом офицера. Устраивали нас где придётся. Однажды прожили неделю или больше в котельной. Другой раз - в гараже автобатальона. А ещё раз - в таёжном ущелье за гарнизоном. Там в два ряда стояли законсервированные спецавтомобили для обслуживания самолётов, а в глубине ущелья стояла избушка для охраны. В неё нас и поселили. Главным охранником там был служебный пёс. Для него во всю длину консервации был натянут трос посередине между двумя рядами машин. При псе всегда был часовой с карабином. Пёс был отчаянный служака. Пройти мимо него #1085;е было ни какой возможности. Я проходил за машинами по кромке сопки (цепь позволяла псу дотянуться только до заднего колеса каждой машины, и там он меня всегда успевал встретить), а маме приходилось выбираться на дорогу в гарнизон через сопку. Папа в форме и двухлетняя сестрёнка ходили совершенно свободно вдоль троса. Джульбарс им это позволял. Отцу, как старшему по званию, а Танюшке, по малолетству.

Дно ущелья заросло буйной травой. Мне она была по грудь, а сестрёнку скрывала с головой. Пёс аккуратно бегал по тропе вдоль троса, стараясь не повредить траву. От этой тропы к его будке шла короткая тропка. Рядом с будкой он устроил крохотную полянку, где любил принимать солнечные и воздушные ванны.

В полукилометре выше по ущелью стоял дом семьи лесника. У них была огромная плоская как доска полуодичавшая свинья. Джульбарс очень её не любил, т.к. она вела себя по-свински. Когда пёс отдыхал, а у него, как и у всех служащих, был выходной день, который он проводил на псарне, эта свинья ухитрялась поковыряться в его саду. И вот однажды, то ли свинья сбилась со счёту дней недели, то ли на псарне что-то спутали, но свинья смело вошла в лужок. Пёс застыл. Вжался в землю и выжидал. Когда свинья приблизилась к его лёжке, он одним прыжком вскочил ей на спину, вцепился зубами в загривок и вонзил когти лап ей в бока. Свинья бросилась бежать по тропе домой. Пёс на ней, как заправский всадник. Скачка эта закончилась концом троса. Цепь натянулась и стащила Джульбарса со свиньи. На память ей он оставил длинные глубокие царапины вдоль всей спины.

От полученного удовольствия пёс несколько дней улыбался во всю свою пасть и позволял всем нам ходить по территории спокойно.

В другой раз, осенним вечером, с сопки на его хозяйство свалился медведь. Завязалась жуткая драка. Бурые и серые клочья шерсти летели во все стороны. Часовой целился из карабина, но выстрелить не мог, т.к. буро-серый клубок слился воедино. В какой-то момент мишка высвободился, проскочил между машин и исчез в тайге.

Израненного пса пару дней лечили, но он всё время рвался к месту сражения. Когда он чуть оклемался, стало понятно, что если его туда не повести, он уйдёт в самоволку. Поводырь Джульбарса и его взводный, прихватив карабины, отправились от места схватки за псом в тайгу. Идти далеко не пришлось. Через пару километров спустились к речке и вскоре увидели нарушителя. Он тоже был сильно изранен и у реки зализывал раны. Пуля достала медведя раньше, чем Джульбарс.

И ещё про него же и маму. Воскресным днём мама сидит возле нашей избушки на склоне сопки и чистит картошку, а я с папой ниже у ручья разжигаем печку. Тут папа тихонько толкает меня и показывает вверх. А там Джульбарс, по случаю выходного дня, нагулялся по сопкам, пришёл к нам и уселся, раскрыв от жары пасть, у мамы за спиной голова к голове. Она, не сразу, но услышала дыхание, обернулась на него и встретилась нос к носу с этой чудовищной пастью. Визг, писк, картошка, кастрюля во все стороны, мама пролетела мимо нас и перепрыгнула через ручей, а пёс взлетел на верх сопки и смотрел на нас, поджавши с перепугу хвост. Нам с папой было смешно, пёс был в недоумении, а мама спустила на нас полкана.

Всплывает приятное воспоминание о моём первом общении с женщиной. Было это во втором или третьем классе. Моя одноклассница позвала меня к себе домой и я, даже не занеся книжки и тетрадки к себе в дом, до которого было пятьдесят метров, отправился к ней в село Николаевка. (Не удивляйтесь – это уже было в другом гарнизоне, а десятый класс я заканчивал в одиннадцатой по счёту школе), Помню большой рубленый дом, просторную комнату, стол из тесаных досок и огромный арбуз на нём.

В классе пятом в городе Лиепая в Латвии, была у меня подруга Ева. Она латышка по

маме, русская по папе-подводнику. Он где-то, вместе с экипажем и лодкой, лежит на дне Балтийского моря. Слава им и вечная память.

 

О следующих контактах надо писать романы, а их написано так много, что мне в этой области делать нечего. Одно скажу – никогда я не обижал девчонок, и они мне платили тем же. Но об одном случае расскажу. На вечере по случаю окончания восьмого класса, прощаясь с хорошей подругой Верой Кистяевой, я сказал ей, что мы ещё встретимся. Её отца переводили на Тихоокеанский флот во Владивосток, а моего на Северный флот в Североморск. И, тем не менее, мы всё-таки встретились во Владивостоке, куда я распределился по окончании МЭИ. Я шёл, с уже женой, по Приморскому бульвару, и она с мужем тоже. Я окликнул её – Вера! Реакции не последовало. Я окликнул - Кистяева! Они остановились… Обещания свои надо выполнять.

Но я слишком далеко вылетел из детства. Попробую вернуться. Итак, 1950 год. Отца с Тихоокеанского переводят на Балтийский флот. Поезд Владивосток – Москва. В пути 8 суток. Весь семейный скарб - в двух чемоданах. По пути на вокзалах покалеченные фронтовики. Некоторые на сооружённых из досок и шарикоподшипников «колясках». В руках деревянные чурки, размером с кирпич, которыми они отталкиваются от дороги. Больно это видеть. Тяжело, очень тяжело далась Победа.

Маленькая деталь – едем мы в сентябре. И чтобы школьники не отстали, в состав поезда включён Вагон-школа. Мыслимо-ли это сейчас?

Несколько дней гостим в Москве у папиного двоюродного брата. Впервые попадаю в зоопарк и планетарий. Разбиваю в кровь пятку гвоздём, торчащим из нового сапожка.

И снова дорога. Поезд Москва – Рига. Не отхожу от окна вагона. Вдоль всего пути разбитая военная техника. Танки, броневики, автомобили, останки самолётов. Это с полей сражений покалеченная войной техника стягивалась к железной дороге. В Риге нас встречает полуторка. В латвийской столице купили венские стулья и радиоприёмник VEF. Он потом нас сопровождал до самой телевизионной эры, и стулья тоже. Этой же полуторкой доехали до авиагородка под городом Libau (Липовый), ныне Лиепая.

Пляж в Лиепае лучший из тех, которые я видел на Балтике в Эстонии Латвии, Литве, Калининградской области и Германии. Широкая, более 70 метров, промываемая штормами полоса белого песка от уреза воды до дюн. Дальше полоса, метров 50, невысоких дюн. Гребни дюн поросли ивняком и образовали массу отдельных ячеек, защищённых от прохладного ветра и посторонних глаз.

Воскресный летний день. На пляже масса народа. Крепкие молодые мужчины играют в волейбол. Меня поразило то, что почти все они были в страшных шрамах по всему телу. Смотрел на мужчин с уважением, восхищением и даже завистью. А сейчас и сам, без войны, весь, как порубанный шашкой.

В Прибалтике мальчишкам тех лет было чем заняться. Всякого оружия и боеприпасов в лесах было больше, чем деревьев.

В лесу, километрах в двадцати от Лиепаи у деревни Гробино (здесь было древнее немецкое кладбище со склепами) располагался Пионерский лагерь Балтфлота. Там я отдыхал дважды. Забор для нас был прозрачным, а в лесу было много черники и гадюк. По воскресеньям к нам наведывались родители, вместе или порознь. Это всегда было праздником. Без всевозможных сладостей они не приезжали. К концу дня наши карманы пополнялись новыми конфетными обёртками для игры в фантики.

Мимо немецкого кладбища мы ходили купаться в пруду на окраине Гробино. Посередине пруда был островок, а на нём стоял старинный замок. Как-то, уже в ночь, втроём решили пойти на кладбище, а там кто-то предложил спуститься в склеп. Одна верхняя плита была отодвинута, и провал зиял абсолютной чернотой. Мне показалось, что все смотрят на меня, и, преодолев страх, я прыгнул в темноту. Склеп оказался не глубоким, не более полутора метров и совершенно пустым. Память о преодолённом страхе осталась навсегда, но я понял, что страх можно победить.

Однажды с папой из лагеря пошли гулять в лес. Лес там, в низинах еловый, на пригорках сосновый. Тропка мимо могучих елей спустилась к ручью, в котором воробью по колено, но разлился широко и не перепрыгнуть. Чтобы можно было перейти, яко посуху, в ручей, как брёвна, были уложены зенитные или танковые заряды. Мы прошли по ним. Тут папа остановился, устроил меня за огромным пнём, а сам вернулся к переправе. Он брал сам снаряд обоими руками и ударял об край другого пня местом соединения снаряда с гильзой. Гильза отваливалась, и её папа укладывал в ручей, а снаряд подальше от тропы. Так тропа стала безопаснее. Другой раз мы всем вторым отрядом пошли в тот же лес собирать чернику и землянику. Углубившись в лес, не более чем на километр, вышли на обширную вырубку, где было много земляники. Но не только земляника была там. Мы увидели две аккуратно сложенные поленницы метров в семь длины и полтора высоты, но не дров, а фаустпатронов - родоначальников нынешних противотанковых гранатомётов. По-видимому, там находился немецкий бойсклад. Что бы мы там ещё нашли, я не знаю, т.к. командир отряда увёл нас с земляники на чернику.

Мой дружок Слава Хоцин предложил мне – тут недалеко есть яма с порохом, давай туда сходим. Меня на такие подвиги уговаривать не надо, и мы в тихий час улизнули из лагеря. Не более чем в двухстах метрах от него наткнулись на очень густые заросли терновника. Продраться через него не было никакой возможности. Мы обошли кругом. Заросль была компактной, метров десять в диаметре и нигде, даже руку нельзя было туда просунуть. Но пронырливости мальчишек предела нет. Второй раз мы не обходили кусты, а обползали и нашли то, что искали – лисий ход. Он оказался для нас, четвероклассников, вполне комфортным. Проползя по этому лазу два-три метра, мы оказались в капонире. Наверное, там стоял танк для обстрела дороги, проходящей в паре сотен метров. Капонир был доверху засыпан крупным артиллерийским порохом. Мы сняли майки, сделали из них мешочки и стали вывозить порох из капонира. Мы увлеклись и натаскали его с пару стандартных мешков. Высыпали подальше от ямы. Пораскопав порох наткнулись на гранаты и другие боеприпасы. Решили далее не рисковать. Вытянули за собой пороховую дорожку на десяток метров. Подожгли и бросились в лагерь. Сзади стоял гул взлетающего бомбардировщика, который придавал нам скорости. Начали рваться гранаты. До лагеря оставалось менее ста метров, когда мы влетели в развёрнутую цепь первого отряда, отправленного на поиски нас.

Начальник лагеря капитан второго ранга интендантской службы с пристрастием нас допросил и посадил, за неимением карцера, в изолятор. Мы остались там на ночь, без сладкого и без общения, дожидаться своей участи. О репрессиях, которые нам предстояли, мы не догадывались, но ничего хорошего ожидать не приходилось. Утром, как обычно, на подъём флага весь лагерь был построен в каре. Нас поставили отдельно напротив трибуны. Лагерь был наслышан о произошедшем вчера, да и не только лагерь – канонаду было слышно за километры. Все напряжённо ждали решения начальства. Начальник лагеря поднимается на трибуну, короткая барабанная дробь, и он объявляет: «Вчера пионеры третьего отряда Стасенко Владимир и Хоцин Вячеслав – делает паузу – нашли и обезвредили яму с б #1086;еприпасами. Выразим им благодарность.»

Отца свободным от службы я видел редко. В те времена в неделе был только один выходной день, а у служивых и тот не всегда. Но, тем не менее, его влияние на моё воспитание было определяющим. Он умел всё! Из ивового прута сделать удилище, и из конского волоса леску. Крючок из иголки, а поплавок из гусиного пера. Удочка готова и мы, наловив ночью большущих червей-выползков, идём рыбачить на море или речку.

Однажды в воскресенье, придя с ночного дежурства, он сказал мне – пошли щурить. Я не понял что это такое, но быстро собрался. Был прекрасный солнечный зимний день. Мы вышли из гарнизона и прошли ещё с километр до замёрзшей речки. Здесь папа выломал из сухого ствола дубину и мы по льду речки пошли к озеру. Озеро очень большое, несколько квадратных километров. Оно соединялось с морем каналом, проходящим через город Лиепая. С нашей стороны оно очень мелкое. Лёд был довольно тонкий и совершенно прозрачный. Струи речной воды шевелили водные травы прямо под ногами. Папа внимательно смотрел себе под ноги, а я едва поспевал за ним. Вдруг он остановился и со всего размаху ударил дубиной по льду. Отбежал чуть в сторону и опять ударил по льду. Я, всё ещё ничего не понимая, подбежал к нему. Он уже пробивал во льду лунку. Запустил туда руку и вытащил большую щуку. Зимний день очень короток, поэтому мы, довольные добычей отправились домой.

А ещё мы с ним ездили лучить лосося. Папа из авиационной фары сделал очень мощный фонарь, питавшийся от автомобильного аккумулятора. Фонарь прикрепил к дрючку от лопаты, аккумулятор уложил в солдатский вещмешок, соединив их гибким проводом. Ближе к вечеру мы выехали на вездеходе ГАЗ-63. Сколько и куда ехали не помню. Остановились возле речки больше похожей на ручей. Местами её можно было перепрыгнуть. Уже стемнело. Пока папа готовил свои снасти, фонарь и острогу, стало совсем темно. Папа взял острогу, фонарь вручил водителю, матросу из его батальона и мы пошли вдоль речки, просвечивая её лучом. В очередном разводье увидели крупную рыбину. Это была наша первая добыча. Были ли ещё, я не помню.

Материально все ещё жили скудно. Карточную систему на продукты отменили в 1948. Для сравнения, в почти не воевавшей Англии карточки отменили в начале 50-х. Помню очереди за мукой, сахаром, мясом. Вещи перешивались и перелицовывались. Одеть что-то новое было для меня чем-то не приличным, и нам, мальчишкам, было всё равно, во что мы были одеты.

Перед школой, 4-й класс, мне купили новенький костюм и заставили надеть. И в нём я с мальчишками умчался на море. Там в дюнах занялись обычными делами. Солнце пригревало и я, сняв пиджачок, оставил его на вершине дюны. Соорудили вулкан. Для чего разгребли песок до сырого, высыпали в эту яму литра три пороха, воткнули в него пороховую длинную макаронину и засыпали песком. Макаронина, как бикфордов шнур, поджигала порох в яме. Пороховые газы образовывали кратер в горке песка. Песок в кратере кипел, и в нём танцевали язычки пламени. Вулкан был как настоящий. Когда кончились боеприпасы, пошёл за своей одёжкой, а она оказалась прожжённой насквозь через грудь и спину дырой с кулак. Рядом лежал кусок металла от чего-то того, что мы взрывали. Реакции родителей не помню.

Каждый год с нетерпением ждали день 1 апреля. В этот день в центральных газетах на всю страницу печатались списки товаров, на которые снижались цены. Называлось это «Сталинскими снижениями цен». Таким образом, повышалась зарплата всему народу, а не некоторым его категориям.

И ещё о Сталине и том времени. По стране дважды прокатился огненный разрушительный вал. Сначала с запада на восток, а потом с востока на запад, унеся 26 миллионов самых работоспособных и обученных людей. И, тем не менее, через пять лет после Победы ВВП (внутренний валовой продукт) страны достиг довоенного уровня. А в нынешнем дермократическом государстве либерастические власти «правят» страной более четверти века и она всё это время разграбляется и нищает. В Пятигорске было 44 промышленных предприятия и два рынка. Рабочих рук не хватало. Для молодёжи не было проблем с трудоустройством. Сейчас 44 рынка и ни одного промышленного предприятия. Работы нет. А если и предлагают, то под зарплату, ниже уровня «потребительской корзины».

Особенно больно за молодёжь.

В чубайсо-кудринском и прочая государстве проводится планомерный геноцид многонационального Русского народа. Чубайс открыто заявлял вслед за Тэтчер, что России достаточно 50-ти млн. населения, а остальные просто не впишутся в Рынок. И этот враг народа всё ещё жив и у власти!

Ну вот, опять я куда-то улетел. Возвращаюсь к своим приключениям.

Из Либавы отца перевели в Калининградскую область. Кёнигсберг для Гитлера был железобетонным бункером, врытым в территорию СССР. Десятки аэродромов, отец служил на трёх из них, танкодромы, полигоны и бункеры, подземные заводы и склады. Склады всего, что нужно для войны. В городке Борисово рядом с Калининградом стоял полк истребителей МИГ-15, танковый не знаю что, полк, дивизия или что другое и тут же Сапёрное училище. Аэродром был ближайшим к Кёнигсбергу. Рядом проходила прямая шоссейная четырёхполосная стрела Берлин - Кенигсберг и красавец мост через реку Прегель. Мост был взорван. В сотне метров выше по течению стояла выбросившаяся на берег самоходная баржа Грюневальде.

В километре от моста, посередине между ним и аэродромом, находился бункер Гитлера, тоже взорванный. Нас поражала многометровая толщина его железобетонных стен и потолков. Между бункером и взлётной полосой расположилось огромное стрельбище, где могли пристреливаться даже танки.

С другой стороны аэродрома, в паре километров от него, находилась дача Геринга. Представьте себе стометровую плотину в лесистой местности на приличной речке, образовавшей красивый пруд. На плотине стоит замок. За плотиной взлётная полоса для личных самолётов Геринга.

Правители всегда любили и любят жить красиво за счёт своих и покорённых народов.

За стрельбищем, ближе к реке, находились склады с боеприпасами. Они были взорваны или разбомблены фугасными авиабомбами. Но в грунте, а это белый балтийский песок, сохранились в ящиках патроны винтовочные и автоматные, изящные кейсы с противотанковыми снарядами по 10 штук в кейсе, мины для миномётов в картонных тубусах, и много ещё чего, очень для нас интересного. Патроны были для нас как песок. Мины всех калибров и бомбы валялись всюду. Противотанковые снаряды попадались редко и потому были особенно интересны. Интересны ещё и тем, что они легко разбирались, снаряжались для подрыва и при этом не представляли для нас никакой опасности. Снаряд был кумулятивным, то есть вся сила взрыва его особым формированием заряда направляется струёй вперёд. Она пробивает броню и в эту дырку влетает сам снаряд, оставаясь целой болванкой. Поэтому мы ставили снаряжённый для взрыва снаряд на песок, садились вокруг него на расстоянии нескольких метров и подрывали. Из сидячего положения мы оказывались в лежачем. Снаряд на половину уходил в песок, а наши фуражки разлетались по кустам. С миномётными минами было сложней и если смотреть со стороны опасней до смертельного. Форма мины каплеобразная и вытянута к хвосту, куда вставлена перфорированная труба. В дне этой трубы капсюль, а в трубе в бумажном цилиндре порох. С другой стороны к мине тонкой жестяной шайбой прикреплён боёк. Когда мину опускают в ствол миномёта, она натыкается капсюлем трубы на боёк. Порох вспыхивает и выплёвывает мину. Она круто взлетает и круто падает. При ударе о землю боёк срывается и улетает внутрь мины, где и находится взрывчатка. Мы, уже взрослые шестиклассники и опытные взрывники, брали мину за трубу стабилизатора и, с размаху, как палкой, касательно ударяли о камень. Боёк отлетал в сторону, но не внутрь. Вязальным крючком вынимался детонатор. Мину ставили в одну из двух смыкающихся глубоких воронок, насыпали в неё порох и вставляли пороховую макаронину. Прежде чем поджечь её все прятались в соседней воронке, и только поджигатель оставался внизу. Он запаливал макаронину и, что есть мочи, карабкался к нам. На перемычке воронок мы хватали его за руки и перекидывали в свою воронку. Через несколько секунд раздавался взрыв, и работа по разминированию возобновлялась.

На другом аэродроме в Донском мы нашли немецкий бойсклад между взлётно-посадочной и приводной полосами. МИГи взлетали и садились с одной стороны, их буксировали с другой, а мы посередине, откапывали ящики с немецкими снарядами для авиационных пушек. Нас интересовали только бронибойно-зажигательные. В стальном цилиндре этих снарядов был вставлен алюминиевый цилиндрик с белым фосфором. Он-то нас и интересовал. Кончилось тем, что мы сами себя выдали. Однажды, набив карманы капсулами с белым фосфором, подожгли скопившиеся кучи пороха вместе с ненужными нам снарядами и рванули домой. Мы летели быстрее пули из ружья, а сзади грохотала канонада.

Начальство приняло меры, и экскаватор завершил нашу работу. Мы нашли на том же аэродроме ещё один такой же склад, но начальство уже было на стороже.

Будучи уже семиклассниками, сбежав с какого-то урока, в приморском парке города Янтарный под огромным буком устроили заряд из стограммовой шашки тротила. С другой стороны за деревом в пяти метрах от него проходила тропа. Мы подожгли и спрятались. Взрыв всё не происходил, а на тропе появились две наших прогуливавшихся учительницы. Вот тут мы и переволновались. Хотя они и шли в безопасной зоне, но грохот взрыва напугает кого угодно. В школе был переполох. Подозрения пали на нас – донских (гарнизон Донское), но последствий не было. Хотя, как я только сейчас понял, не совсем так. Одна из этих учительниц преподавала немецкий. Я не блистал в языках, ни в латышском, ни даже в русском, а уж против немецкого языка, символа только что отгремевшей ужасной войны, у меня внутри всё восставало. Так вот, эта учительница за восьмой класс выставила мне двойку и оставила на второй год. Двойки за год по-иностранному, наверное, и сейчас не ставятся. Это была месть. Второгодничал я в другом городе и в другой школе. Новая учительница немецкого языка Валентина Васильевна прошла всю войну переводчицей и почему-то меня даже полюбила, а я за это стал усердствовать в изучении её предмета и даже запомнил её имя, отчество, и её красивое лицо. А попав в 80-м году в ГДР, смог как-то общаться с немцами.

Берег Балтийского моря, омывавшего западную границу СССР, очень разнообразен. От каменистого в Таллинне и широкого песчаного пляжа с дивными дюнами, поросшими ивой и делящими пляж на уютные ячейки в Лиепае до крутых и высоких стен из слабо сцементированного песчаника, подмываемых штормами в курортном Светлогорске и Донском в Калининградской области, и на острове Рюген. Вот в такой стене мы, три дружка 6-7 класса, принялись копать пещеру. Работа шла довольно бойко, и через какое-то время пещера с тремя комнатками и двумя входами была готова. Работа эта надоела, интерес угас, и мы решили пещеру уничтожить. Заложили заряд тротила и взорвали. На следующий де#1077;нь пришли посмотреть на результат. Пещера осталась такой же, как и была, только с потолка свисали пласты песка готовые рухнуть. Я предупредил друзей, чтобы не трогали ни чего и уходили. Сам тоже развернулся, что бы выйти, но тут же был сбит с ног обвалом. Я оказался полностью заваленным и не мог пошевелиться. Лицом упёрся в колени, У меня оказалось несколько литров воздуха в пространстве между ногами и лицом. Я кричал, звал ребят, но даже сам себя почти не слышал. Стал задыхаться. Сколько прошло времени не знаю, но вот почувствовал, что надо мной кто-то ходит. Опять закричал из последних сил. С меня сошли и я понял, что уже разгребают. Вот коснулись спины. Кричу, что бы голову откопали скорее. Услышали меня или догадались по фрагменту откопанной спины, где голова, не знаю, но вскоре по затылку заскребли пальцы и тут же рука прошла мимо уха в мой воздушный карман. Поступил свежий воздух, но я ещё долго не мог восстановить дыхание, и дышал как пёс на жуткой жаре. Тем временем ребята откопали всю голову, спину, ноги. В песке остались только раскинутые руки. Тем не менее, я был как прикованный. Откопали правую руку. На левой руке лежал мягкий песок слоем не более 0,3 – 0,4 метра. Я с помощью ребят попытался выдернуть руку из песка, но, увы. Пришлось откапывать и левую руку.

Там же, в Донском, прогуливались с шестилетней сестрёнкой Таней по берегу, собирая янтарь. Когда проходили место, где между прибоем и береговой стеной было не более пяти метров, боковым зрением замечаю, что горизонт приподнялся и опустился. Я насторожился и уставился в горизонт. Он опять приподнялся на какой-то момент. Я подхватил Таню, и мы быстро вскарабкались на подвернувшийся осыпной конус у стены. И во время. Одна за другой подошли две волны, полностью перекрывшие узкую береговую линию, но не доставшую нас. Когда волны отошли, мы быстрее ветра улетели домой.

А ещё почти в том же месте шёл с отцом. Он при пистолете шёл на дежурство, а я просто так. Вдруг он быстро побежал вперёд. Я за ним. Впереди, в зоне прибоя, лежала какая-то доска. Папа подбежал и уже из волны выхватил её. Оказалось, что это была крупная рыба. Не удалось ей уйти в море со следующей волной, зато повезло нам. Продев через жабры палочку, чтобы удобнее было её нести, папа сказал: «неси домой, а если спросят – где взял рыба? – отвечай – сам припрыгал».

 

Заполярье

Очередное назначение отца и с Балтийского моря мы отправляемся к Баренцеву, в столицу Северного флота город Североморск. Гарнизон Североморск-2 располагался в десятке километров от этой столицы. Всё это севернее Мурманска. Приехали зимой полярной вьюжной снежной ночью в непонятный час. Ночь непроглядная, а народ и не собирается спать. На завтра той же ночью едем гарнизонным школьным автобусом в Североморск, устраиваться в школу, в девятый класс. Отучившись, той же ночью возвращаемся домой. Проходят сутки за сутками, а Солнышка всё нет. Появилось оно, выглянув краешком из-за сопки на минутку, только 27 января. Люди ликовали и салютовали шампанским. Солнцу эта встреча понравилась, и с этого дня его пребывание над горизонтом стало нарастать до того, что оно вообще перестало прятаться от нас и светило круглосуточно. Но и полярной ночью оно о нас помнило и присылало приветы. Однажды, когда я готовил уроки, вошёл папа и предложил мне выйти на улицу посмотреть на Полярное сияние. Я выскочил, в чём был. Звёзды сияли, как уличные фонари и по всему звёздному небосводу с неба спускались разноцветными нитями стеклярусные занавесы. Они тянулись от горизонта до горизонта. Их было три. Одна, самая яркая, прямо над головой, другая дальше к полюсу, третья у самого горизонта. Кто-то их открывал и закрывал, закручивал в спирали и эти волны и спирали перекатывались от одного конца занавеса до другого. При этом ещё прозрачные нити стеклярусных штор переливались цветами радуги. Зрелище было такое, что я забыл о времени и о морозе. Кончилось тем, что вышел отец, взял меня под мышку и занёс домой как замороженное полено.

Как-то солнечным тёплым (-5, -7) майским днём стал на лыжи и отправился на ближайшую сопку. В тундре между сопок лыжи оставляют глубокий след. Глубина снега такая, что перевёрнутой кольцом вверх лыжной палкой землю нащупать не удаётся. По мере подъёма на сопку снег становится всё плотнее и на вершине превращается в жёсткий наст. Вершина сопки оказалась ровной, плоской и почти горизонтальной. Так здесь поработал ледник. Но что это! На самом верху посередине площадки лежал огромный округлый валун. Размеры его примерно 2×1,5 метра. Меня особенно поразило то, что камень стоял на трёх небольших, размером не более 20 см., камнях. Ну и кудесник же этот ледник – подумал я. Только через полвека я узнал, что это культовый памятник Гиперборейской мегалитической культуры.

Прогуливаясь, замечаю на северной части горизонта тёмное пятно. Оно очень быстро разрастается, занимает четверть горизонта, половину и вдруг обрушивается на меня снежным ураганом. Я уже был наслышан о Зарядах, и что идти при заряде в любом направлении нельзя – всё равно он уведёт тебя с собой и вряд-ли оставит живым. Я снял лыжи и забился в какую-то скальную щель. Там было достаточно тихо и даже как будто тепло. Я стал засыпать. Сквозь дремотное состояние понял, что заряд уже пролетел, опять светит солнце и надо идти домой. Но мне грезится, что я на берегу моря, мне тепло и нет никаких сил, что бы открыть глаза. С собой договорился – досчитаю до 3 и открою глаза. 1, 2, 3, …30,… Нет! Снова. 1,2, 3,… 33,… и тут мысль, как молния пронзает мозг – ЕСЛИ МГНОВЕННО НЕ ОТКРОЮ ГЛАЗА – ЗАМЁРЗНУ! Открыл. И тут меня так затрясло, что я с большим усилием безчувственными и не гнущимися пальцами закрепил лыжи и бросился с сопки вниз. Это было очередное безрассудство потому, что ниже вершины из снега торчали пни, спиленного англичанами мощного леса. Лес здесь уже не вырастет никогда! «Цивилизаторы» выпилили и утащили всё, до чего дотянулись их жадные руки. Ныне тоже самое делают новые «хозяева» нашей страны в Сибири, Дальнем Востоке, Сахалине, да и у нас на Кавазе.

Наверняка, только благодаря моему хранителю я спустился, не сломав себе шею или лыжи, что в том случае, было одинаково смертельно. Внизу без лыж можно просто утонуть или выбиться из сил пробиваясь в рыхлом снегу по грудь. Поэтому в Заполярье существует запрет на выход в сопки и тундру одиночкам и группам менее четырёх человек.

О грибах надберёзовиках я писал выше и на прощанье с Заполярьем хочу описать купание в Баренцевом море. 10 класс. Мы сдали экзамен по физике и решили выбраться на рыбалку. Быстро собрались и во время отлива посуху вышли на скальный островок. На нём с северной стороны ещё лежали пятна снега. Прилив нас запер. Треска и пикша не клевала. Мы просто загорали. Солнце яростно нагревало чёрные скалы. Они накалились так, что обжигали ноги. Стоять можно было только на своей одежде. Не выдержав поджаривания на скале, бросились в воду. Вода обожгла не менее чем скала, так как температура её была не более шести градусов. Проплыв несколько метров, выпрыгнули из воды как пингвины, разлеглись на скале-сковородке и, переворачиваясь с боку на бок, оттаивали, схваченные спазмой мышцы. Спасли нас рыбаки, проходившие мимо на моторном боте. Мы запрыгали как папуасы, размахивая трусами и майками. Они нас увидели и причалили. Все быстро попрыгали в бот и отправились к нашему берегу. В благодарность за спасение, высыпали из вещмешков под кормовую банку свои запасы консервов.

Север не мыслим без охоты. Папа мне подарил малокалиберную винтовку ТОЗ-8. Мои друзья, Петя и Гена с дробовиками и я с малокалиберкой как-то осенью отправились в Сафоновскую бухту Мурманского залива. Отлив оголил обширное дно мелководной бухты, и там паслись дикие гуси. Сотни, или тысячи гусей. Но подойти к ним на выстрел не удалось. На особо выдающемся камне всегда стоял «наблюдатель» и подавал сигналы всем остальным. Гуси не улетали, а только отлетали от нас на сотню метров и продолжали заниматься своим делом. Мы даже оказались в полном их окружении, но вернулись домой, ни с чем. Как-то в мае в том же составе стали на лыжи и отправились на дальние сопки промышлять полярную куропатку. С нами была охотничья собака - сеттер. Эта порода собак считается птичьей. Когда пришли на место, то увидели множество следов куропатки. До этих сопок англичане не дотянулись и там стояли огромные ели и кудрявые берёзки по самые кроны утонувшие в снегу. Куропатки кормились берёзовыми почками. От пса толку не было ни какого. Необученный был пёс. Пришлось самому брать след и обходить берёзки одну за другой. И вот я её увидел. Вернее не её, а чёрную полоску не более сантиметра на крыле. Расстояние было метров десять. Не попасть было нельзя. Когда я её поднял и увидел, какая она была красивая, мне стало так её жалко, что я охоту возненавидел на всегда.

Много чего ещё я мог бы рассказать о Заполярье, но лучше увидеть, чем услышать. Слетайте туда. Впечатлений и пользы будет больше чем от какой-нибудь Анталии, где вам покажут только витрину, но не их жизнь.

Итак, 20 мая 1960 года покидаю Север и поездом Мурманск – Москва отправляюсь на юга. Пальто и шапку упаковываю в чемодан. 22 мая я в Москве. Она утопает в тюльпанах и цветущей сирени. Несколько дней наслаждаюсь Москвой майской.

27 мая я в Пятигорске. Пьянит аромат цветущей белой акации. В голове всё ещё заснеженный и вьюжный Мурманск. Образы смешиваются и заставляют оглянуться – где я – там или тут.

Наконец-то, в 19 лет, я приобрёл постоянное место жительства – Пятигорск.

Поработав два года и освоив с десяток специальностей, поступил в Московский Энергетический институт. Золотая пора студенческой юности! Учиться было очень нелегко. До 42 часов в неделю аудиторных занятий, а ещё чертежи, курсовые работы, подготовка к лабораторным работам, семинарам и т.д. Тем не менее, находилось время и на коньки, и на лыжи, и на стрелковый тир, и на театры. И, конечно же, на танцы. Мы тогда танцевали твист и рокэнрол, шейк и джайв, а ещё «табунные» танцы – хали-гали, континентальный шейк и другие. Как-то так получилось, что я заслужил на факультете негласное звание короля рокэнрола.

После четвёртого курса проходили практику на Нарвской ГЭС. Там на левом берегу реки Нарва стоит шведская крепость и эстонский город Нарва, со знаменитой Нарвской мануфактурой, а на правом берегу, прямо напротив шведской, стоит русская крепость и Ивангород. У стен русской крепости, под огромными липами на берегу реки Нарва была устроена обширная танцплощадка. Мы, практиканты - студенты МЭИ, в полном составе объявились там в первую же субботу. Провинциальный оркестр играл традиционные вальсы, танго и фокстроты. И вдруг грянул рокэнрол. Я подхватил Женю Ужову, свою одногрупницу, лёгкую и гибкую как лоза, и мы начали танец в довольно плотной обстановке. Ритм рокэнрола буйствовал и мы тоже. Пространство вокруг нас, на удивление освободилось. Мы увлеклись и не заметили, что мелодия звучит во второй или уже третий раз. Очнулись, когда оркестр у
#1089;тал и смолк. На площадке не было ни одной танцующей пары, кроме нас. Все стояли у ограды и с восхищением наблюдали. Гром аплодисментов потряс стены старой крепости.

А ещё у нас, студентов, была Целина. В Северном Казахстане строили мы ЛЭП напряжением 0.4, 10 и 35 киловольт, электрифицировали новые посёлки и зерновые тока. За Целину мне вручили на Съезде целинников 

Студент четвёртого курса

во Дворце съездов медаль «Участнику сбора целинного урожая 1964 года». На съезде присутствовал Семён Буденный. Медаль мне вручил не он.

Учёба на первом и втором курсе мне давалась очень тяжело. Доходило до лишения стипендии и угрозы отчисления. В конце первого курса, сдавая экзамен по немецкому языку, заработал 7 баллов. Не гадайте как. 2+2+3. Ни как не мог перевести технический текст из одного предложения, но на всю страницу. Экзаменатор, седая женщина, сжалилась и дала статейку из немецкой газеты. Я её прочитал и сразу пересказал на русском. Она удивилась, но больше тройки не поставила.

Позволю себе здесь краткую вставку.

Когда-то мне – семикласснику папа сказал, что мужчина в 14 лет должен разбираться в политике. И вот когда я уже стал студентом, а он пенсионером в мои каникулы нашлось время для политических диспутов. И если он сегодня одабривал политику Хрущёва, то я критиковал. На завтра всё происходило наоборот. Это научило меня слышать, видеть и понимать в пафосных текстах СМИ подтекст и научило меня не бояться говорить то, что я думаю. Один ГИП (главный инженер проектов), схватившись за голову, сказал «как ты не боишься КГБ». На что я ответил «а что ты думаешь, там дураки сидят?». Он и такие как он даже слушать меня боялись.

Из-за этого меня обходят стороной те, у кого душа с душком. Зато остаются люди со светлыми душами. И это так здорово!

На третьем курсе был предмет Научный коммунизм. Из-за моего свободомыслия возник у меня глухой конфликт с предметником. Семинары вёл Максимов. На фронте он горел в танке. Левая рука отгорела по локоть, а у правой только кисть. Хирурги сделали чудо. Они разделили две лучковые кости, перепришили мышцы и получились два длинных независимых пальца. Он этими «пальцами» писал, застёгивал и расстёгивал пуговицы на пиджаке. (Попробуйте сделать это указательным и средним пальцами). Но вот мозги его были так промыты газетой «ПРАВДА», что там осталась только одна извилина и та между ягодиц. На семинаре «О возрастании роли партии в процессе строительства коммунизма» я, выступая, спрашиваю, а как же быть с работой Ленина «Государство и революция», где он чёрным по белому пишет, что коммунизм – безклассовое и безпартийное общество. О каком же возрастании тут можно говорить если мы строим коммунизм. На другом семинаре о пропаганде из-за бугра я заявляю, что такие радиостанции, как «Свобода», «Немецкая волна» слушать не стоит – наглая и глупая ложь. Но «Голос Америки» и БиБиСи слушать надо. Нашей пропаганде я верю, но и Голос Америки, положа руку на библию, заявляют «мы говорим правду, одну только правду и ничего кроме правды». И это действительно так. Но, наши говорят свою правду, а они говорят свою. Суд в любой точке Мiра выслушивает две стороны, две правды и делает свои выводы. Так дайте же и мне эту возможность. Если бы нашей пропагандой, да и страной, не руководили мозги с одной извилиной, то СОЮЗ не развалился бы, не было бы Майдана и НАТО не стояло бы от нас на расстоянии вытянутой руки. Для примера дам один пропагандистский эпизод. Вечером, проходя мимо гостиницы «МОСКВА» увидел на ступенях её крыльца с десяток, явно иностранцев, обвешанных фотоаппаратами. Меж собой они не общались. И тут из гостиницы выскакивают человек восемь лохматых кучерявых парней, разворачивают плакаты, что-то выкрикивают. Трещат фото и кино камеры. Сверкают фотовспышки. Милиция быстро запихивает картавых в воронок. Всё действо не заняло и трёх минут. Этим же вечером БиБиСи сообщает, что в Москве на Манежной площади состоялась демонстрация оппозиции, которая была жестоко разогнана милицией. ББС сказала и показала правду, при том на весь Мiр, а наши промолчали. А если бы сказали, что там было пять – восемь нигде не работающих и не учащихся иждивенцев, профессиональных платных «оппозиционеров» и что их вывезли за город, переписали в очередной раз, и отпустили, то бибесовская пропаганда тут же лопнула бы как мыльный пузырь.

В общем, после моих кратких выступлений, в аудитории начинался бурный диспут, и никто не зачитывал из учебника «правильные» ответы на поставленные вопросы, все высказывали свои соображения. Два часа пролетали как миг.

Но кафедра простить мне этого не могла, и дифференцированный зачёт по Научному коммунизму в зимнюю сессию я сдавал с 9 утра до 9-ти вечера. Группа сдала Зачёт и ушла, а я остался. Максимов дал мне пару вопросов и ушёл на занятия с другой группой. У меня были необходимые учебники (это позволялось). Я мог покидать аудиторию, но по окончании очередной пары, приходил Максимов, и, не спрашивая прошлого задания, выдавал новое. В 21 час он выдал мне зачётку с троечкой. Всё это означало, что в весеннюю сессию мне на экзамене по этому предмету ставят двойку и изгоняют из института, как не лояльного. Спасло меня то, что в следующем семестре семинары вёл молодой преподаватель с ешё не промытыми мозгами. Он вызывал меня только тогда, когда ему самому становилось скучно, но я и без этого прорывался. Экзамен сдал на хор.

Хочу посоветовать студентам настоящим и будущим не пропускать лекции и практические занятия. Это позволяет проще проходить экзаменационные сессии. Уж поверьте моему опыту. Был у нас предмет «Экономика в энергетике, организация и планирование предприятий». Профессор, который её читал, считал, что технари, учи их или не учи, всё равно знать Экономику не будут и поэтому, никогда и ни кому не поставил оценку «отлично». Я, обычно, в аудиториях садился во втором от кафедры или стола ряду. И вот, однажды профессор выдаёт задание на курсовую работу. Не помню точно, но примерно так: «Рассчитать варианты электроснабжения города с населением 500 тысяч от тепловых и гидростанций. Даны расстояния до угольного разреза и стоимость добычи, расстояние до ГЭС и что-то ещё. Напоследок профессор говорит, что если мы будем рассчитывать свои проекты на логарифмических линейках и арифмометрах, то нам не хватит и месяца на эту работу. Приходите на кафедру и считайте на электрических клавишных вычислительных машинах. Это был писк в вычислительной технике, появившийся задолго до персональных ЭВМ.

Прозвенел звонок и я стремглав переходами, коридорами, этажами быстро добежал до кафедры экономики, взял ЭКВМ, размером с телевизор (не плоский), и засел за расчёты. Я всегда старался выполнять курсовые задания сразу по получении, на свежую память. Так получалось гораздо быстрее и качественнее и экономилось время на девочек. Тут входит наш профессор. Он, по-видимому, шёл своими путями, и был очень удивлён моей прытью в исполнении его совета. Он ничего мне не сказал, но наверняка хорошо меня запомнил и на экзамене, даже не посмотрев мой экзаменационный билет, начал задавать мне вопросы, которые и не рассматривались в лекциях. Например - что считается командировкой? Ну и что-то ещё в том же духе. А я до института успел помотаться по командировкам и поработать в различных организациях в Заполярье и по всему Ставрополью. На все его вопросы у меня оказались чёткие и короткие ответы. Он был явно доволен мной и поставил мне «отлично».

В общежитии я жил в комнате с Ленинским стипендиатом Игорем Малыгиным. Он получил по Экономике «хор». На его вопрос – как сдал? Отвечаю – отл. Он не поверил. Я показал Зачётную книжку. В истории кафедры это была первая пятёрка, по крайней мере, за два известных нам года.

Когда пошли специальные предметы стало легче, а на четвёртом курсе, когда не осталось балтологических наук (история партии, политэкономия и прочая), решил сдавать всё на отлично. В зимнюю сессию так и пошло, но нарвался на профессора Зевеке и он мне по Теоретическим основам электротехники Теории поля ставит неуд. Продолжаю сдавать остальные экзамены на 4 и 5. Готовлюсь и сдаю ТОЭ повторно. Результат тот же. Я уже сам мог читать лекции по этому предмету, но Зевеке мне упрямо ставил неуды. Я успешно на 4 и 5 сдал уже и весеннюю сессию, но перевести меня на пятый курс не могли и оставили на второй год, зачтя все экзамены за 4-й курс. Мне оставалось посещать только ТОЭ. На первом же практическом занятии по ТОЭ преподаватель представляется – Стасенко Валентин и, вызывая по списку, знакомится с нами. Доходит до меня, делает паузу, зачитывает – Стасенко Владимир. Я встаю, а он и говорит: так вот из-за кого меня в прошлом году на кафедре изводил Зевеке. Как не придет на кафедру, так, потирая руки и громко, чтобы все слышали – «а я твоему однофамильцу опять двойку поставил!».

Этот год я проработал в монтажной организации. Налаживали и запускали автоматические линии окраски оконных рам. Зарабатывал не меньше, чем начинающий инженер.

 

О друзьях, товарищах - иностранных студентах

 

Как я уже сообщал, окончил я Электроэнергетический факультет МЭИ ещё 1968 году. В то время ЭЭФ был самым популярным для иностранных студентов, и они составляли более 20% от общего количества студентов факультета. Почти все они жили в нашем общежитии вместе с нами. Это позволяло им лучше усваивать русский язык и русский характер. Мне повезло несколько лет прожить с ребятами из Непала. Сразу скажу – все ребята исключительно способные и покладистые. Не помню ни одного хотя бы мелкого конфликта с ними.

Общение с иностранцами обогащало нас знанием жизни «За бугром», а их о нашей жизни. И мы, и они приходили к выводу, что имели извращённые, ложные представления о жизни, они у нас, а мы у них. Например, непалец Маник Ратна Туладхар, окончив школу в столице Непала городе Катманду, оказался вторым в реестре выпускников года. Попробуйте представить себе систему из 10-ти выпускных экзаменов при стобальной оценке за каждый экзамен. Десять первых выпускников имеют право поступить учиться за государственный счёт в любой университет Мiра. Следующие 25 половину оплачивают сами, а половину государство. Следующие 100 оплачивают 75% сами и 25% государство. (Я могу ошибаться в числах, но сама система просто восхищает). И вот я спрашиваю Маника почему он, имея возможность поступить в Гарвард, Сорбонну, или ещё куда, приехал в СССР. Его ответ меня поразил. Я думаю, поразит и вас. Буду писать от первого лица.

«В школе мы изучали Историю и Географию физическую и политическую. Знали наизусть американскую космическую программу. Когда будет запущен первый сателлит (спутник) и что весить он будет один фунт (400гр). Когда второй, который будет весить 4 кг. И вдруг Мiр потрясает весть – СССР запустил Спутник в 40 кг и его сигнал, знаменитое бип-бип, можно поймать на любой радиоприёмник. Что такое СССР я не знал. На школьной политической карте Мира, отпечатанной в Англии, огромная территория Евразии была закрашена в белый цвет, #1080;мела надпись UdSSR и три рисунка – медведь, самовар и лапти. И это всё! Конечно, интерес к этому белому пятну возрос взрывообразно, и я решил ехать учиться туда. И не я один так решил. Нас отговаривали, пугали всякими страшилками.»

Например, знакомый Манику индус привёз чемодан мыла на все годы обучения. Ему внушили - «прощай не мытая Россия …».

Фарук из Судана рассказал нам, уже дипломникам – мне и моему однокурснику Анатолию Гусеву, когда мы втроем, поужинав в ближайшем ресторане «Три пирожка», вышли в ночь. Хлопьями медленно падал снег. В лучах уличных фонарей вид был завораживающий. Фарук поднял своё лицо, ловя им снежинки. Хлопья снега мягко ложились на его, подогретую вином, чёрную кожу, и таяли. Это было очень приятно. Вдруг он засмеялся и рассказал, как его отговаривали. Ему говорили, что в Союзе едят хлеб чёрный как земля, а с неба падает замёршая вода. Он видел такую воду только в промышленных морозильниках и представил себе, что с неба падают ледяные блоки, а люди прячутся в бомбоубежищах. Я бы увёз домой этого чёрного хлеба на всю жизнь – сказал Фарук.

Один год к нам с Маником третьим подселили тоже непальца Хари Шанкар Мана. Он был на курс моложе. И он был самым настоящим йогом. Никто об этом не говорил, а я узнал совершенно случайно. Однажды, по окончании занятий, вошёл в свою комнату №519. Хари Шанкар сидел на своей койке в позе лотоса с открытыми глазами. Я несколько раз по своим делам прошёл мимо, едва ли не касаясь его. Он сидел, не моргая, совершенно неподвижно и меня не видел. Мне это показалось странным, но обращаться к нему я не стал. Я занялся курсовой работой и забыл о Шанкаре. Сколько прошло времени я не знаю. Услыхав шорох, обернулся. Хари Шанкар обулся и не говоря ни слова вышел. Пришёл он, когда я уже спал. На следующий день я рассказал об этом Манику. Он, отмахнувшись, сказал – да, он домой летал. Сказал так обычно, как – да, он в туалет ходил. Маннику Шанкар рассказал, что побывал дома, видел маму, сестру, соседей. Какое-то время поприсутствовал там и вернулся.

Хорошо, что я к нему в это время не обратился. Это для него могло бы печально закончиться.

 

Наши каникулы

Я никогда не пил. Иногда в дружеских или студенческих компаниях выпивал, но без особого желания. Однако за свою уже прожитую часть жизни дважды напивался до отключки. После второго курса мы, студенты Электроэнергетического факультета МЭИ, отправлялись строить наш спортивный лагерь в 13км на восток от Алушты. Для этого учебную программу спрессовали, и мы весеннюю сессию сдали на месяц раньше. К первой отдыхающей смене мы устанавливали палатки, пробивали в склоне ущелья новую террасу для установки ещё одного ряда палаток и дорогу к ним, тянули линии освещения, строили спортплощадки. Нам понадобился столб. Начальник лагеря полковник Латернер сказал – «добыть». Мы, бригада электриков, взяли под козырёк и отправились в соседнее ущелье, где располагался пионерский лагерь Днепрогэса. Завхозу-электрику этого лагеря был устроен банкет. Он пригласил девочек-пионервожатых, таких же, как и мы студентов. Мы принесли сухое вино, они организовали закуску. Для меня весёлое общение закончилось тем, что я скатился с лестницы в пять ступенек и на четвереньках отполз в сторону, в ночь. Упёрся головой в гидрант. Прямо под носом в лунном свете блеснула лужица, образованная мощной струёй воды. Выпил до дна литра три. Сунул голову в кусты и избавился от выпитой и выпитого. Встал и уже подошёл к гидранту. Процедуру повторил. И уже вполне уверенно пошёл на берег моря дожидаться товарищей. Они вскоре подошли. Чтобы пройти из пионерлагеря в наше ущелье, надо было обогнуть мыс, который вдавался в открытое море, прыгая по выступающим из воды камням. Рядом со мной всё время держался Лёня Макальский. Он не пил вообще. Утром он меня спросил, как это мне удалось из состояния медузы на берегу превратиться в козла, скачущего по скалам. Я ему рассказал, как и вам.

В итоге банкета электротехнические запасы Днепрогэса стали и нашими. Столб мы притащили на следующий день, только по горам, партизанскими тропами.

В Алуште побывал и в отдыхающей смене после четвёртого курса. Путёвку добыл и своей сестрёнке Тане, которая училась в Московском Лесотехническом институте.

Чтобы принести себе удовольствие, опишу хоть часть той феерии праздника, которая длилась 24 дня. Каждый день проходили какие-либо мероприятия. Это и СТЭМ (Студенческий театр эстрадных миниатюр), и КВН, юмористические соревнования мальчики-девочки, и приём большой делегации студентов Львовского Политеха, и ответная поездка к ним, экскурсии в Алупку, Ялту, Симеиз, Мисхор, Севастополь, уроки танцев и сами танцы, водные лыжи и много, много всего ещё. Порядки в лагере были вольными. Форма одежды – днём пляжная. Только в столовой все в рубашках, что бы над столами вид был цивильный. Было и своё кафе «Гром и Молния», где через день продавалось то чешское бочковое пиво, то крымское сухое вино в тех же пивных кружках. Ни одного пьяного и не одной обиженной за всю историю лагеря не было. Начальник лагеря Латернер в первый же день всем нам объявил, что если случатся какие-либо обиды или разборки, обоих сразу отправляем в Москву для разборки в деканатах. После такой фразы, ни каких происшествий произойти не могло.

 

Праздник, посвященный приезду гостей из ЛПИ.

Наш лагерь они, студенты ЛПИ, называли лагерем дикарей. У них были порядки несколько отличные от наших.

Лагерь ЛПИ находился не далеко от города Алушта в паре километров от моря. Форма одежды – чёрные брюки и белая рубашка с длинным рукавом. Женские палатки стояли отдельно от мужских и за своим забором, с охраной у калитки. Ночью проходил контроль количества пар ног под одеялом. В нашем лагере палатки женские и мужские стояли вперемешку – работало предупреждение полковника Латернера.

От алуштинской трассы в ущелье к нашему лагерю круто спускалась грунтовая дорога. Выше лагеря на этой дороге, была устроена разгрузочная площадка для высадки людей и складирования стройматериалов. Здесь львовян и высадили из автобусов. Их сразу окружили, выкрашенные в боевую раскраску, дикари с копьями наперевес. Они почти грубо утолкли пленных в плотную толпу, наставив на них копья.

Снизу, от лагеря, поднимались два миссионера, один длинный, другой короткий. На них были чёрные широкополые плоские шляпы и чёрные рясы из старых шерстяных одеял с дыркой посередине для головы. На груди на цепях висели кресты. Они предложили гостям спуститься вниз и предстать перед советом вождей местных племён.

Миссионеры пояснили, что в этой местности проживает четыре племени: Умбо-Юмбо, Ням-Ням, Вуле-Буле и Амазонок, и что они сами уже третьи, а предыдущих съели.

Через микрофон шла трансляция на всё окружающее пространство.

Лагерь пуст. Только у края большой (волейбольной) площадки сидит группа представительных мужчин (профессора МЭИ). Судя по украшениям и раскраске, они и есть вожди племён. С ними и мать прародительница с грудями до набедренной повязки (надутые детские красные соски). Их охраняют ещё более грозные копьеносцы. Представитель гостей вручает вождям верительные грамоты и дарит, принесённых им на своих плечах двух красавиц. Верховный вождь, тщательно ощупав и взвесив подарок, приказал приготовить их на ужин, и в ответ неожиданно вручает ему прямо в руку живого крымского удава.

Отдаю должное представителю – он удержал удава одной рукой. Состоялся

обмен приветственными речами. Вождь говорил на тарабарском языке, полном намёков и юмора. Его речь совершенно не синхронно и с другим, часто контрастным, содержанием «переводилась» миссионером. После успешных переговоров о взаимовыгодной торговле, вожди племён подали сигнал об этом. С гор ринулись толпы дикарей в набедренных повязках, и чем-то из камешков, раковин, трав и веточек. Каждое племя выделялось своим нарядом. Эта толпа, со страшным шумом, набросилась на приезжих, обменивая в торге на свои камушки, пёрышки и ракушки на часы, рубашки и даже брюки. Добычу сносили вождям. (потом всё, конечно же, вернули). По сигналу же Верховного вождя и закончился этот грабёж. Были освобождены от сетей четыре, оказавших сопротивление честной торговле гостя и начался турнир копьеносцев. После этого каждое племя яростно исполнило свой племенной

танец – Континентальный шейк,

лимбо, вуле-буле и липс. Танцы эти не парные, а исполняются всеми участниками, построившимися в ряды, синхронно и в сумасшедшем темпе. Смотрятся восхитительно! Гостей познакомили с вождями, каждого в окружении своих жён, Матерью прародительницей в окружении её детей и что-то колдующей шаманкой. Закончилось всё, как и положено, Праздничным ужином.

Другим праздником был Праздник Нептуна с морскими чертями, Стенькой Разиным и княжной, анархистами на пароходе «Пена» и студенческим ансамблем «Голубые гитары».

Праздник проходил на берегу моря. На середине одного из пирсов сидел Латернер и прочее начальство, а другой пирс зрители облепили как мухи. На пляже весь лагерь. На конец командирского пирса прямо из-под воды по трапу поднимается Нептун со своим трезубцем. Его охраняют морские черти и ублажают танцами наяды.

Из-за мыса появляются струги Стеньки Разина. Они приближаются, слышны какие-то возмущённые восклицания. Стенька поднимет над собой и швыряет в воду княжну (кореянку). Она, по настоящему, не умеет плавать. (конечно её спасают). Раздаётся кличь – «Атаман гулять будет» и разинцы освобождают пирс, сбрасывая всех, в том числе и Латернера, и Нептуна с наядами в море. Выгружают из струга бочку вина, и начинается пир. Но не долго царствовал на пирсе Степан. С моря, дымя трубой, подходит пароход «Пена» (шлюпка с трубой). Высаживается банда анархистов и сметает предыдущую власть. По узкой полосе пляжа на автомобиле-вездеходе пограничников подъезжает ещё одна группа революционеров-анархистов с гитарами и атаманом с подружкой. Звучит «цыпленок жаренный …» и прочая в том же духе.

После праздничного обеда и короткого отдыха началась спортивная программа – водное поло, заплывы, водные лыжи, волейбол, и уже вечером, конечно же, танцы, большой костёр на берегу и песни у костра.

Побережье Крыма, как и сейчас, было нашей границей. И у лагеря МЭИ с погранзаставой были очень хорошие отношения. Однажды пограничники попросили нас подежурить три ночи на своём участке берега. Ожидалось нарушение границы. Нас проинструктировали. Дежурство выпало и мне. Дежурили по двое. Море штилевало и, ласкаясь, лизало нам ноги. Тёплый ночной зефир струил в эфир и нам в лицо. Во второй половине ночи дремота стала валить с ног. Чтобы не уснуть, решили искупаться. И k#1073;ыли награждены незабываемыми впечатлениями.

Я плаваю в море с всегда открытыми глазами. Эта привычка от подводного плавания. Нырнул в воду и вдруг перед глазам вспыхнули шары света. Струи света обтекали руки и всё тело. Явление это называют свечением или цветением моря. Плавать ночью, особенно нырять, в море в это время – получать ни с чем несравнимое удовольствие. Особенно красиво смотрится резвящийся рядом друг или подруга. Мы резвились как дельфины. Сон растворился, и мы снова стали вглядываться в темень неба и моря. Через какое-то время я увидел в море вспышку. Оба насторожились. Проходили минуты. Вдруг вспышка повторилась в том же месте. Стало понятно, что это о какое-то препятствие плеснулась и засветилась волна. В том месте был буёк. Тревогу пришлось отменить.

Наблюдая жизнь подводного мира, увидел однажды интересную картинку. На каменистом дне образовалась песчаная площадка не более полуметра в диаметре. На ней резвилась стайка барабулек (морских пескарей). У края площадки, прислонившись панцирем к камню (замаскировался) стоял краб, выставив вверх свои растопыренные клешни, в надежде поймать рыбку. Барабульки, резвясь, часто проплывали совсем близко, а некоторые, совсем уж отчаянные, броском пролетали через раскрытую клешню. Краб пытался схватить её, но не успевал. Успешной его рыбалки я не дождался. Надо было взлетать наверх за воздухом.

 

После института

 

После института жизнь и работа протекала в пространстве от Свердловска и Иркутска, до Владивостока, Сахалина, Якутска Айхала. Добраться туда можно только самолётами от АН-2 на колёсных шасси, лыжах или поплавках до ТУ-104, АН-24, ИЛ-18., Грунтовые взлётные полосы и стандартные здания аэропортов, деревянные рубленные, состоящие из зала, метров 15-20 на 7-10 с башенкой диспетчерской службы над серединой зала. В зале, с

относительным комфортом, могло разместиться несколько десятков человек. Но однажды ТУ-104, которым я летел из Иркутска, посадили на запасной (старый) аэродром Якутска. Перед посадкой нам сообщили, что в Якутске -58 гр. мороза. В зал поместились все, но прогуливаться было негде. Подошёл автобус ЗИЛ. Я как-то смог в него попасть. Я висел в проходе в середине автобуса, ухватившись за поручни и едва касаясь ногами пола. Водитель закрыл двери. Передняя закрылась, а у задней на морозе и от сопротивления чьих-то спин лопнула стальная тяга толщиной с палец. Так и поехали. Я был доволен тем, что висел в середине автобуса. В единственной гостинице «Лена» мест не было,

г. Благовещенск, Райчихинская ГРЭС. Щит управления

как это и положено было в конце шестидесятых годов. Мне дали адрес ведомственной гостиницы энергетиков и как туда доехать. Я вышел на площадь в полярную ночь. Мороз уже был, наверное, за 60 градусов. Автобусы подходили. Перед их фарами висели огромные светящиеся шары. Это при ясном звёздном небе осыпалась вымерзшая влага, но не в форме снежинок, а в форме шестигранных ледяных зеркалец. Они и создавали перед фарами такой световой эффект. Явление это называют Шёпот звёзд, т.к., падая, льдинки соударяются и создают различимый шорох.

Автобуса моего всё не было, а мороз уже добрался до моей спины. Я вернулся в гостиницу, сказал, что лягу спать у стойки и таки получил койку под подписку об освобождении её по первому требованию. В этот и другой раз я так и прожил в этой единственной в городе правительственной гостинице с одним туалетом на этаже. Но однажды решился найти ведомственную. Она оказалась где-то в частном секторе. Тёплым весенним днём (-15) я шёл вдоль забора, отыскивая нужный дом. Забор стал опускаться и вот он стал мне по грудь, по пояс, а вот и примкнул к дому. Дом по самые окна был погружён в грунт. За домом забор начал вылезать из земли и вновь стал высоким.

Всё просто. Дома протаивают под собой мерзлоту и тихонько тонут в ней. «Гостиница» оказалась в таком же доме. По сравнению с ней «Лена» - пятизвёздочный отель.

Маленькие глухие окна с тремя рамами. Общая комната с телевизором КВН-64. Две жилых комнаты, мужская на полтора десятка коек и женская на пять коек. Удобства во дворе.

Получил койку, оставил на ней лишнее и отправился в Якутскэнерго. Вернулся ночью. Войдя в общую комнату, оказался толи в тумане, толи в дыму. Где-то мурлыкал телевизор. Я присел и на высоте пояса вынырнул из облака. На табуретках, поднырнув под облако сидели, уставившись в телевизор и отчаянно дымя, мужики. Я предложил проветрить комнату. Возражений не было. Подошёл к окну. Три рамы и нет даже намёка на форточку. Спросил у мужиков. Один из них сунул руку в туман в сторону окна, но выше и сказал – там дырка, выдерни тряпку. Поставил табуретку, выдернул тряпку. Спустился с табуретки, и что-то холодное мне посыпалось за шиворот. Оглянулся. Из отверстия в стене в дом врывалась струя снега, быстро нарастая на полу горкой, хотя ночь была звёздная и морозная, где-то за 40. Это вымерзало то, что надышали и надымили зрители. Туман стал быстро рассеиваться, и через несколько минут можно было рассмотреть всю комнату. При этом в комнате похолодало, и тот же голос произнёс – заткни. Я заткнул и пошёл спать. В спальне не курили. Домой, во Владивосток, я вернулся провонявшим табачищем.

Якут в коридорчике тонко нарезал и ел строганину. Это просто мороженая рыба. Я никогда её не ел и попросил кусочек попробовать. За что был жестоко наказан. Желудок не принял угощения, и я помчался искать удобства во дворе. Там меня поджидало ещё одно наказание. Присесть было некуда. Из очка торчал монблан, а рядом стоял лом и лежали рукавицы. На сорокаградусном морозе брать голыми руками железо нельзя, сразу обморозишь руки. Пришлось поработать. Строганину больше не пробовал.

Полвека тому назад зимней резины в Якутии ещё не знали. На стоянках резина замерзала и становилась деревянной. При начале движения машина ехала медленно и подпрыгивала. Прекращение скачки означало, что резина размялась, прогрелась и можно увеличивать скорость.

По морозу, где-то за 50 выехали в тундру для осмотра высоковольтной ЛЭП и установки своих приборов на электроподстанции. У ЗИЛ-131 спустило колесо. Водитель сбросил из кузова запаску. Она разбилась о дорогу как фарфоровая тарелка.

А ещё в Якутии говорят, что у них штаны не снимешь не летом ни зимой. Зимой можно что-нибудь отморозить, а летом голый участок тела мгновенно плотно облепляют комары.

И вот в таких условиях люди работают и чувствуют себя вполне комфортно. Воздадим должное их мужеству.

Давно хотел попасть на Вилюйскую ГЭС, что на одноименно реке в заполярной Якутии.

Эта ГЭС интересна тем, что плотина у неё не бетонная, а ледяная. Такого не было нигде в мире. На место будущей плотины из самосвалов высыпался базальтовый щебень и заливался водой. На шестидесятиградусном морозе этот суп сразу превращался в скалу. Самое интересное в том, что летом там случается жара до 40 градусов, но плотина не тает и при такой жаре за счёт накопленного за зиму холода. На плотине ко мне подошёл майор. Он представился и сказал, что он из КГБ. Я удивился и спросил - его-то, что занесло сюда. Он ответил, что ему тоже интересна эта ГЭС. Мы бродили по станции и плотине. Я объяснял ему, что такое ГЭС и как они важны в поддержании режима работы энергосистемы.

Дело было почти летом, но на плотине сразу под верхним слоем щебня светился синий лёд.

Много позже, уже в XXI веке понял, почему меня тогда сопровождал офицер из КГБ. На Вилюе были обнаружены

Край «котла»

 

странные изделия из неизвестного металла. Отколоть кусочек его так и не удалось. Геологический молоток не оставлял на нём даже следа. Местные назвали их «котлы». Диаметр котлов – 6-10 метров. Они, как и дома, постепенно тонули в мерзлоте, и уже большая их часть была в грунте. Были случаи, когда аборигены прятались в них от непогоды. Долго они после этого не жили. Заболевали и умирали.

Исходя из принципа традиционной официальной науки – если чего-либо невозможно объяснить, то это надо уничтожить. Вот и затопили эту территорию водохранилищем. Предлагаю эту мысль, как версию.

В городе Мирном сидел на краю алмазной трубки Мир, свесив в неё ноги.

Нынешняя глубина этого карьера более 500 метров. За смену в то

Город Мирный и трубка Мир

время там добывалось до двух мисок ювелирных алмазов.

А ещё, не далеко от Айхала (город в заполярной Якутии) мне показали построенный фундамент города будущего под одной крышей. Фундамент возвышался над скальным основанием метра на полтора и представлял собой круг метров тридцать в диаметре. Вокруг него расчищенная площадь диаметром в сотню или полторы метров. Город планировался, как огромная цилиндрическая башня из стекла и бетона, вмещающая в себя все городские структуры и рассчитанная на полтысячи человек. Там можно было бы жить и работать годами, не выходя в тундру. К сожалению, город будущего осталс в прошлом, только на страницах журнала «Техника молодёжи».

Колёсный пароход «ЗЕЯ» на реке Лена

Работа моя в Якутии и Забайкалье была связана, по-видимому, со строительством БАМА и состояла в математической оценке надёжности работы энергосистем Якутской, Читинской и Амурской. Вот тут я насмотрелся и начитался в диспетчерских журналах, как вечная мерзлота выплёвывает опоры линий электропередачи, как рушатся, или тонут в ней дома и сооружения, а деревянные опоры ещё и горят от верховых или низовых пожаров. Как мерзлота рвёт толстенные электрические кабели. Много ещё чего, всегда неприятного для энергетиков. Например, геологи нашли богатое месторождение мусковитов (замечательные слюды). Протянули туда высоковольтную ЛЭП. Построили подстанцию. Стали настраивать релейную защиту, а она не настраивается. Нет «земли». Рядом речка. Набросали туда железа, протянули кабель. Опять нет земли. Вода в речке снеговая и течёт в слюдах, т.е. вода дистиллированная и течёт в слюде-изоляторе. Пришлось демонтировать типовые защиты и заменить на более сложные.

На прощание с Тихим океаном и его морями, с городами Сахалина, Якутии и всего нашего пространства от Урала и до Дальнего Востока, приведу по нескольким строчкам-фотографиям.

- Городок Оха на Сахалине, самый север острова. Перед гастрономом стоит грузовик, по края бортов загруженный свежевыловленной кетой по 20 коп за кг. Мясо тогда стоило 2,40р. Нерест уйка. Рыбёшка, что бы избавиться от икры, бь#1100;ётся в прибое. Волна выбрасывает ослабевшую рыбку на песок и вдоль всего берега образуется буртик из рыбы. Жители грузят её в тачки, солят и сушат. К картошке или пиву замечательное сопровождение. То же повторяется с корюшкой.

Мост через реку Тымь в посёлке Ноглики. Здесь родилась моя жена – Татьяна. Течение реки почти не заметно. Ширина реки метров восемь. Поверхность реки двухцветная. Правая сторона от середины до берегов чёрная, а влево от середины белая. Это сёмга идёт на нерест до самых истоков реки, до мелких ручейков, не жалея сил. Согласно ПДД, правой стороной, чёрной спиной вверх. Вниз уже безжизненные тушки плывут белым брюхом вверх.

Южносахалинская ГРЭС. Единственный продмаг. Винный отдел. На полках стоят бутылки шампанского и водка в гусаках. Гусаками там называли трёхлитровые бутыли.

Владивосток. Японское море. Акваланг. Описать красоту подводного мира мне, сухопутному существу, не под силу. Тем более, что по богатству флоры и фауны Японское море - третье в Мире. Этот мир надо видеть своими глазами. Ни какой экран не даст тебе тех ощущений, которые получишь под водой.

Пятигорск

 

Летом 1970, при полной безнадёжности получить жильё во Владивостоке, прилетаю с беременной женой к родителям в Пятигорск. Проектирую линии электропередачи, подстанции, изучаю первые ЭВМ, их эксплуатацию и ремонт, пишу для них программы инженерных расчётов. Через пару лет получаю здесь приличную двухкомнатную квартиру, в которой и живу до сих пор. Увлечения морские пришлось сократить до виндсёрфинга и водных

лыж на озере. Море отпустило мою душу, зато её полностью захватили горы. Каждый отпуск проводил в спортивных горных походах. Многих молодых и не очень заразил этой болезнью. Заслужил признание друзей, звание Действительного члена РГО и председателя его Пятигорского отделения. Теперь в горах я чувствую себя лучше, чем в низу, .

Бивак на перевале Тройной, Главный Кавказский хребет

О случаях в горах опасных и не очень, а то и на грани жизни и смерти было много. Хотя и здесь, в низу, их хватает. Просто там, в скалах, ледниках, всё ярче, контрастней, обострённей. Опять же, это совсем другой, новый мир.

Горный поход под рюкзаком, в котором твой дом и стол, и постель и продукты на 10 – 15 дней, примус и горючее, горное снаряжение – верёвки кошки, страховочная система, и т.д. А впереди скалы и ледники, трещины и пропасти, камнепады и лавины, … Всё это надо преодолеть. И ты это преодолеваешь и становишься сильнее, в первую очередь, сильнее духом. И ещё, любой поход развивает коллективизм, чувство взаимопомощи, ответственности перед товарищами. Потому, что даже просто заболеть кому-либо в походе или даже перед походом приводит к срыву запланированного похода для всей группы.

Горы уважают тех, кто уважает их.

Мне очень приятно осознавать, что за более чем тридцать лет моих спортивных походов в горы, не было ни одного несчастного случая, даже никто ни разу не заболел. А закалка тела, полученная в высокогорном походе, позволяет ему весь год справляться с любой заразой.

В походах мы старались ни в чём не навредить Природе и придерживались девиза – «После нас должно быть чище, чем до нас». Однажды вёл большую группу ПТУ-шников на Сталактитовые пещеры. Выбрались на водораздел. Остановились на привал и перекус. Я отошёл в сторону по своей нужде и увидел вытоптанную площадку, метра 2 в диаметре, заваленную бутылками, грязной одноразовой посудой объедками и прочим. Я вернулся к ребятам и с таинственностью в голосе сказал им: «хотите увидеть стоянку дикого человека?» У мальчишек загорелись глаза. Увидев «стоянку» они правильно поняли мой шуточный обман. Мы сожгли и закопали весь этот хлам, и пошли дальше. Уверен, что эти мальчишки своим детям и внукам привьют такое же отношение к Природе.

Хранитель мой оберегал не только меня, но и тех, за которых я был ответственен. А что бы я не потерял нюх, он время от времени подбрасывал мне довольно опасные сюрпризы. Два-три раза летел по леднику, но успевал зарубиться (остановить падение с помощью ледоруба). Качающийся камень бросил меня в скальные обломки, но тот камень, о который моя голова должна была расколоться как арбуз, хранитель аккуратно вынул из курума, и я, вывернув в плечах руки, пролетел головой в образовавшуюся нишу, не достав ею до следующего камня.

Описывать подобные случаи не хочу.

Лучше попробую написать о том, зачем мы идём в горы.

Знаменитое «получишь здесь победу

над собой» - так это только в первый раз.

Снимок сделан из палатки ночью

Во второй раз побеждать не придётся. Наоборот, в последний день похода до слёз не хочется спускаться от ледников и скал «в суету городов».

Описать красоту горных видов я не смогу. Всё, что создано Природой, неописуемо. Это надо видеть! Уже в Архызе, на высоте ледников, серны и туры подходят к палаткам. Они ищут места, где кто-либо помочился, и выгрызают там грунт – так им нужна соль. Избытки соли мы оставляли им.

Под перевалом Ак-Айры на зелёной гостинице (так называют ровные горизонтальные, поросшие травкой площадки высоко в горах сооружённые когда-то ледником) мне на протяжении нескольких лет попадалась одна и та же серна с бельмом на глазу.

Её можно было кормить печеньем из рук. Охотники поражались нашим фотографиям. Они не могли подойти к турам или сернам на расстояние выстрела, а мы ухитрялись фотографироваться с ними в обнимку.

Среди кого Вы хотели бы быть, среди охотников или туристов?

Одна поездка в горы окончилась для меня очень трагично. На следующий день по возвращении, я почувствовал страшную боль в животе. Жена врач и Скорая не смогли определиться, что со мною. Я катался от боли по полу два дня. Чуть помогала тёплая ванна. Вторая Скорая, предположив отравление отвезла меня, уже вечером, в инфекционную больницу и там в четыре часа ночи я почувствовал острейшую боль, словно удар ножом в живот. Это лопнул воспалённый аппендикс. К восьми пришли врачи и через час я уже был на операционном столе. Хирург промыл в тазике мои потроха и место, куда потом их снова уложил, удалил аппендикс и хорошо всё заштопал. На второй день меня поймали в коридоре, уложили на носилки и отнесли в палату. А ещё через пару дней у меня развился сепсис (общее заражение крови). Температура подскакивала до 40 и больше. После введения магнезии падала до 35. При этом через кожу с потом выделялось до трёх литров жидкости. Ватный матрас промокал насквозь. И так два раза в сутки. Сделали ещё две полостных операции. Одну на воротной вене и теперь у меня два пупка. Другую на печени. Подозревали нарывы в ней. Не нашли, но я лишился половины ребра, т.к. печень пришлось вынимать со стороны спины из-за двух свежих операционных швов на животе. Во мне осталось 40 кг веса и столько же процентов крови. И это всё в течении месяца. Маме и жене сказали – «не тратьтесь на лекарства, жить ему, т.е. мне, осталось не более недели».

Ко мне уже приходила та самая, правда без косы. В полной темноте я видел её даже закрывая глаза. В белом саване, ухватясь костяшками рук за спинку кровати, уставилась на меня. Под капюшоном черепа не было видно, но зато каска мотоциклетная под ним запомнилась. Я ни как не мог избавиться от этого видения. Решил, что если избавлюсь, то буду жить. Я искал глазами хоть какое-нибудь светлое пятнышко и не находил. Сколько длилась эта борьба, я не знаю, но я нашёл то, что искал. В углу палаты под потолком была решётка вентиляции, и прорези в решётке оказались ещё темнее, чем всё вокруг. Я все оставшиеся силы вложил во взгляд на эту решетку и видение растаяло! Я победил! Я буду жить!!!

Я ждал возвращения из отпуска Абаничева – хирурга от Бога. Он ушёл в отпуск в день моего поступления в больницу. По возращении из отпуска, он назначил мне восемь уколов в сутки по 2 млн. пенициллина в укол. Дела пошли на поправку. Но мне ещё предстояли две операции. Когда я немного окреп, то своим ходом прибыл в операционную уже по привычке, как в баню, разделся догола в предбаннике и забрался на стол. Операция проводилась под местным наркозом, и когда мне стало невыносимо больно, я не стал орать или материться, а запел. Абаничев спросил меня, что ты мычишь? Пою, ответил я. Что поёшь? - «А нам нужна одна победа».

Когда я очухался на следующий день, то спросил у Абаничева – почему он оперировал меня без общего наркоза? Ты бы не выдержал его – был ответ. А почему так долго и больно потрошил? Да потому, что сделал сразу обе, запланированные операции.

Всё это, кратко описанное, приключение продлилось восемь месяцев в 1975 году. Старшая хирургическая сестра сказала, что за двадцать лет её работы это второй случай, когда столь безнадёжный выжил.

В то время в Пятигорске проходил какой-то слёт хирургов всего Союза. И вот, в мою палату входит большая группа серьёзных мужчин и зав хирургическим отделением, указывая на меня, говорит им – смотрите на этого человека, он жив только потому, что хотел жить, а мы (хирурги) тут не причём.

Но уйдём от грустного к смешному. Когда я вижу молодых ребят с важным видом попыхивающих электронной сигаретой, то вспоминаю гарнизонного козла. Он как по расписанию каждый день объявлялся на аэродроме у курилки, где в определённое время собирались на перекур офицеры лётчики и техники. Ему вставляли в рот зажжённую папиросу, и он стремительно убегал к жилым домам. Там, попыхивая папиросой, проходил торжественным шагом между домами и исчезал до следующего дня. А ещё к курилке приходил большой пёс. Он укладывал голову на передние лапы и внимательно слушал, о чём говорят офицеры. Небось, потом всё передавал японцам или НКВД-эшникам. Кто-то заметил, что пёс ни разу не подал голоса. Один лётчик, заядлый охотник, сказал – завтра услышите его. На следующий день он подозвал пса, угостил его хлебом, всего погладил и отпустил. Пёс отошёл на своё место и улёгся. Но тут же вскочил, резко развернулся и зарычал. Перед ним, кроме лёгкого ветерка в нос, ни кого не было. Он опять улёгся и опять с разворотом вскочил мордой на ветер и зарычал. Но опять, ни кого. Снова лёг. Снова вскочил. Снова зарычал. Публика уже укатывалась от смеха, а бедный пёс стал неистово лаять на пустое пространство.

Что ты сделал с псом? – спросили лётчика-охотника. – Да, я просто намазал ему под хвостом медвежьим жиром – ответил тот.

Окончив школу в городе Североморске, даже не думал поступать в ВУЗ и пошёл работать, сначала там же в Заполярье, а позже в Пятигорске. За пару лет освоил более десятка рабочих профессий – водопроводчик, сантехник, оператор котельной, слесарь по ремонту промышленного оборудования, жестянщик, грузчик, молотобоец, электролинейщик и т.д. Всё осваивал очень быстро и терял интерес к освоенному. Опять хотелось познавать и осваивать что-то новое. Понял, что надо переходить на другой уровень и подал документы в Бауманку. Не прошёл. На следу&##1102;щий, 1961 год, поработав в Центральных Электросетях в посёлке Энергетик, и лучше подготовившись, поступил в Московский Энергетический институт. Полученные здесь знания и навыки работы позволили мне до самой пенсии заниматься тем, чем я хотел – разрабатывать, познавать, осваивать и внедрять Новое.

Никогда не задумывался о карьере, но всё-таки однажды занесло принять отдел АСУП (Автоматизированная система управления Предприятия) из двух человек. Через три года, увольняясь, оставил его со своей большой вычислительной машиной ЕС-1030, массой сопутствующего оборудования и коллективом более 50-ти человек. Это был не первый мой опыт в карьерном росте, зато последний. Я понял, что чем выше шагнёшь по этой лестнице, тем дальше будёшь от инженерной работы и станешь ближе к бюрократической. А я с детства был инженером. Ни какой ВУЗ, даже МЭИ, не создаст Инженера. Образование даёт знания и умение пользоваться передовыми технологиями и инструментами, такими как книга. Это на порядки увеличивает возможности Инженера.

Время, свободное от работы, я не мог тратить на домино, пиво или «шайбу, шайбу». Спорт ради рекордов или первенства я называю бизнесом на крови. На жизнях (крови) гладиаторов наживается спортивная номенклатура во всём мире. Прислушайтесь к спортивным новостям – какого-то гладиатора-футболиста продали туда, другого арендовали сюда, а этот в 40 лет уже ни чего не стоит. Мне стыдно за наш национальный спорт, если в нём выступают бразильцы, испанцы и прочие «россияне». При этом, играя хуже среднего, получают, немыслимые для докторов наук зарплаты, да ещё и держат пальцы веером. Если бы средства, которые гробятся на официальный спорт, тратились на Физкультуру во дворах, то спортсменов мирового класса у нас хватило бы на всех, и фанаты не бились бы на трибунах стадионов, а вспомнили бы русские игры – городки, беговую лапту, гоняли бы шайбы, мячи, воланы и т.п. во дворах и на стадионах.

Я занимался спортом только ради собственного удовольствия. Имею спортивные разряды по стрельбе и горному туризму. Увлекался лыжам беговыми, горными и водными. Занимался подводным плаванием в морях Японском и Чёрном, виндсёрфингом и городками. До сих пор стараюсь перемещаться по городу не в трамвае, а пешком или на велосипеде. Считаю, что добиваться успехов выше норм второго спортивного разряда, это – насилие над собой и вред своему здоровью.

Не жалел своего времени и на общественную работу. В городском клубе туристов прошёл обучение и участвовал в спортивных горных походах, а позже сам учил и сам водил группы в горы. С разгромом моей страны и уничтожением спортивного туризма, принял активное участие в работе Кавказского Горного общества. В начале нынешнего века узнал, что в Пятигорске существует отделение Русского Географического общества. После долгих поисков нашёл его председателя и секретаря, но отделение РГО оказалось самозакрытым, да ещё и с какими-то судебными разборками с Налоговой инспекцией. Ни каких документов, списков, печатей не было.

Обратился в Петербург к Президенту РГО контр-адмиралу Комарицину с ходатайством о закрытии старого и открытии нового отделения РГО в Пятигорске. Без проблем и проволочек в 2007 году всё было оформлено. На имя председателя отделения РГО была прислана Доверенность на уставную общественную и экономическую деятельность. Эта Доверенность предоставляла мне, как председателю Пятигорского отделения РГО, входящего в структуру всероссийского РГО, право обращаться от имени РГО в любые официальные структуры за содействием. С управлением РГО велась активная переписка. Мы отправляли туда отчёты о своих экспедициях, наши статьи в местных газетах и журналах, фильмы, созданные членами ПО РГО о достопримечательностях Северного Кавказа и его истории, и получали благодарные отзывы.

Новый коллектив быстро разросся до более полусотни. Среди участников жители всех городов КМВ и КБР. О наших экспедициях можно почитать на сайте rgopo.ru.

К сожалению, с переводом Управления РГО из Петербурга в Москву всё изменилось. Доверенность присылать перестали и прекратили с нами какие-либо сношения, объявив нам, что они нас не знают и знать не хотят. И обращаться к ним надо только через Ставропольское региональное отделение, как написано в новои Уставе РГО. На моё замечание, что Устав не догма, а руководство к действию и что он может и должен изменяться ежегодно, и что я живу уже при третьей Конституции моей страны, причём каждая последующая хуже предыдущей, было глубокомысленное молчание. В общем, Москва есть Москва – воплощение бюрократии.

А Ставропольское региональное отделение РГО, это ректор университета и преподаватели Геофака. Занимаются они студентами, пишут свои труды, сами их читают и мы им нужны как мозоль на заднем месте.

Кроме РГО много времени потратил на возрождение казачества, особенно в 90-х годах прошлого столетия. Кроме участия в различных акциях и патрулированиях участвовал в разработке Устава казачьей общины, кодекса чести казака, различных Положений, издании листка «Пикет», различных писем и обращений. Но казачья Община, в возрождении которой я участвовал, возрождаясь переродилась, вступив в «Реестр», в «Казачье общество», подконтрольное городским и, что самое печальное, РПЦ-шным властям. При этом казакам, мыслящим свободно и прилюдно высказывающим свои суждения места в этом обществе не осталось. Меня атаман с его хунтой исключили сначала из Совета стариков, а затем и из своего «казачьего общества». Исключили трусливо и подло, с нарушением всех казачьих традиций. Ну, что же, «каждый народ имеет то правительство, которого достоин». А я вошёл в ряды, неуважаемого нынешним государством, свободного «Нереестрового» казачества.

Казаки родовые есть, но не хватает казачьего духа. Казаком может назваться только свободный и независимый человек. А когда твой атаман может тебя выгнать с работы, лишить средств существования, какой же ты можешь быть казак. Свободных же исключают из Общества или они, разочаровавшись, отходят в сторону сами.

Надежда на возрождение казачества остаётся, т.к. далеко не все казаки легли под местные, часто криминальные, власти.

Но хватит о грустном. Вернёмся к интересному для Души.

 

В мае 2008 года члены Пятигорского отделения РГО на южном отроге горы Бештау соорудили лабиринт по образцу древних ведических, обнаруженных на Кольском полуострове и Соловецких островах. Он уже стал популярным настолько, что к нему приезжают группы со всего юга России и слагают легенды о его древности.

И, наверное, на это есть причины. По крайней мере, его создание было ознаменовано событиями, которые назвать естественными никак нельзя. На день летнего солнцестояния в июне 2008 года проводили обряд Одушевления лабиринта. Ирина Ошлокова, прираждённый этногрф, разработала сценарий праздника, как она это представляла.

Очень кстати в день Одушевления лабиринта с нами до самого вечера была Оксана, дочь моих друзей. Она ведунья или ясновидящая, или как угодно можно назвать эту редкую способность. Она живёт далеко от нас в другом крае. Я к ней обращаюсь очень редко, когда сам не нахожу ответа на обнаруженные природные или исторические загадки. На конкретные вопросы из сфер знаний, которых она в жизни не касалась, я получаю от неё конкретные ответы, достоверность которых позже подтверждается учёными умами. Смотри на сайте rgopo.ru «История рассказанная древом».

Ирина, волнуясь за то, как воспримут на небесах, подготовленный ею праздник, попросила Оксану спросить их мнение об этом.

Интересно наблюдать, как она уходит в Астрал, Ноосферу, или общается с Богами. Я не знаю, где и как она получает ответ, но при этом её глаза становятся невидящими. Такими же, как у улетевшего домой йога Шанкара. Это не объяснить и не отснять на фотоаппарат, что бы показать вам. В общем, Оксана через минуту или две после обращения Туда рассмеялась и сказала, что Там смеются над Ириниными страхами, и говорят – «какая разница, как вы проведёте этот праздник. Нам нравится то, что вы сделали, и каждый, кто пришёл сюда получит своего покровителя.»

Проводился праздник со второй половины дня субботы до утра воскресенья. Восходящее Солнце увидеть не удалось. Горизонт был закрыт огромным кучевым облаком. Я удивился – кучевое облако на рассвете?!

 

Такого я ни когда не видел. Кучевое облако – продукт знойного дня.

Праздник продолжался. Кто-то вскрикнул – смотрите, и указал на облако. На нём обозначилось четыре или пять ликов.

Подивясь на это чудо, продолжили праздник.

Все цепочкой вошли в лабиринт, и, пройдя его, поднялись на скалу, нависающую над лабиринтом. И тут опять наше внимание захватило всё тоже облако. Пока мы ходили по лабиринту и смотрели себе под ноги, оно из кучевого растеклось в слоистое, приблизилось к нам, и на нём образовалось семь кругов, как и у нашего лабиринта. Все были поражены. На глазах сверкнули слёзы. Тут любой Фома не сможет не задуматься. Конечно, это атмосферные явления, вихревые потоки и т.д., но почему над нами, и в день праздника Одушевления лабиринта, и лики Богов, и лабиринт в небе? Мы всё это отсняли на фото и видео.

Спустившись со скалы, продолжили наш праздник. Лабиринт в небесах рассеялся. Но стоило нам всем опять войти в лабиринт на земле, и он опять образовался в небе, но уже с Зародом в центре, как и в нашем лабиринте. Вот так – хотите верьте, хотите нет, но в фотографиях и видео это всё есть и гуляет по интернету. См. rgopo.ru и этот снимок.

Место, где сейчас располагается лабиринт, раньше было непроходимо из-за зарослей терновника, крапивы, завалов бурелома. Теперь же здесь стало очень привлекательным. ПОРГО намеривается создать в этом месте этнопарк и экологическую тропу. В неё войдут удивительные скальные развалы Хаоса, уникальная поляна с бештаугорскими маками-эндемиками и реликтами, скала В орона, каменные диски диаметром до метра и больше (может быть заготовки жерновов), удивительные деревья и цветы, источник «Добрый» и объекты Этнопарка

А теперь расскажу о другом важном деле Пятигорского отделения РГО.

В Северном Приэльбрусье у палеовулкана - горы Тузлук тысячи лет стоял уникальный памятник Мегалитической культуры – каменный витязь в шлеме. 22 июня 2008 года он был сброшен в стометровую пропасть. Сброшен он, по-видимому, теми же силами, которые взорвали памятники Будде в Афганистане, уничтожили Пальмиру, исторические музеи в Каире и Багдаде, и по всему Мiру, в том числе и в РФ-ии . (Не нравится мне это слово. Федерация – шаг к разъединению, Союз – шаг к объединению).

В 2010 году, по инициативе и силами Пятигорского отделения РГО, была изготовлена и установлена на том же месте копия памятника.

Летом 2012 года, скорее всего той же нелюдью, и он был сброшен в пропасть. На наше обращение в прокуратуру КБР была получена отписка, мол – он сам упал.

Нам, всем народам, проживающим на Северном Кавказе, объявлена война и сдаваться в этой войне нам негоже. Три раза в РГО подавались грантовые заявки на восстановление памятника. Не прошли. Сейчас проводится сбор средств на создание этого изваяния. В 2018 году надеемся его установить.

Но фанаты, прикрывающиеся Аллахом, намерены и его разрушить, как они разрушили первый и второй, и десятки других на Кавказе, И продолжают разрушать всё и вся, объявляя, что «это не наша культура». Да, это не их культура. Их культура – разрушать и убивать. Если заплатят им или их учителям, то они и родную мать зарежут. Они не знают, да и знать не хотят того, кто наживается на их «делах».

 

 

В 2014 году Пятигорское отделение РГО своими усилиями и авторитетом смогло уладить неразрешимые этнические проблемы и этим сделать возможным проведение конниками КБР и КЧР совместного конного перехода из Пятигорска к Эльбрусу «По пути экспедиции Эмануэля».

Здесь будет уместным, как я думаю, высказать свои соображения о некоторых понятиях:

НАЦИОНАЛИСТ – человек любящий и уважающий свой народ и делающий всё, что в его силах и возможностях, для благополучия своего народа. Националист уважает право любого другого националиста на такие же чувства и всегда поможет ему в его святом деле.

Националист силён Духом.

НАЦИСТ - любящий и выпячивающий себя в своём народе за счёт подавления и унижения других людей и народов. Нацист ненавидит всех, кто умнее и развитее его, или выше его по статусу и презирает всех, кто ниже его в социальном плане.

Нацист легко зомбируем (внушаем), и мерзок своей ненавистью.

Нацизм – грудное дитя Сионизма.

О сионизме можно составить представление, прочитав тоненькую, как тетрадка книжку, изучаемую в РФовских государственных еврейских школах – «Шулхан Арух» или «Сто законов из Талмуда».

Когда на Первой Государственной думе коммунисты задали вопрос - почему в наших государственных школах изучается такой человеконенавистнический документ? Им ответили, что в программе обучения этого документа нет, и что он изучается-таки факультативно.

Предлагаю Вам этот факультатив прочитать в интернете.

В мировых и наших СМИ (средства массовой идиотизации) эти два понятия специально смешиваются. Они боятся Национализма, так как он, в конце концов, разрушит нынешний несправедливый Мир, управляемый Сионизмом – родным отцом и матерью нацизма.

Кстати, по инициативе Сталина, Сионизм был осуждён ООН как экстремистская организация. В 1954 году, сразу после уничтожения Сталина, это Осуждение было отменено.

Пора опять сменить тему. Ещё одно моё увлечение - это чудо Света, седьмое или семнадцатое, а, по-моему, первое – Русский язык.

Первое моё удивление нашим языком возникло, когда я вычитал, что река Волга называлась Ра-река. Почему это русская река называлась по имени египетского Бога Солнца? Но, вдруг само расшифровалось слово Радуга, как Солнечная дуга. Затем слова с корнем Ра посыпались как горох. Гора – путь к Солнцу, нора и рано – нет Солнца. Петух на Руси назывался – кура. Кто и как будил русичей на рассвете? Мама будит утром сыночка – вставай, пора (по Солнцу), а у него ещё глаза закрыты и он возражает – рано (Солнца нет). Ещё десятки слов с этим корнем вы найдёте сами.

О сложностях перевода с нашего живого разговорного на любой иностранный покажу на примере Высоцкого.

Высоцкого я видел дважды. Один раз в Зелёном театре Пятигорска, другой в доме культуры Московского Энергетического института.

Для нас, студентов 60-х годов, он был глашатаем-трибуном всего того, что в нас клокотало. Мы знали его песни наизусть и пели в своих походах, на студенческой целине и комсомольских стройках. Имя его было любимо во всей моей стране СССР. И не только в СССР. Его песни пытались перевести на другие языки, но разве можно перевести живой Русский язык Пушкина, Есенина, Высоцкого на немецкий или английский?! Нет никогда! Для подтверждения этого расскажу об одном случае. МЭИ имеет свой великолепный Дворец культуры с одним из лучших в Москве залов по акустике. Поэтому и не только, к нам стремились попасть с выступлениями все звёзды столицы. Как выразился Плятт, когда мы освистали Беллу Ахмадулину с её дурацкими стихами – «мы к вам в МЭИ едем как на экзамен. Если примут здесь, то примут везде».

Ну, МЭИ это особая песня, вернёмся к Высоцкому.

Идёт очередной альманах Майю Кристалинскую сменяет прекрасный камерный хор «Советская песня», а их сменяет чудо виртуоз, король балалайки Михаил Рожков. И вдруг, за очередным, покидающим сцену артистом, стремительно возникает, даже не заявленный в афише, Высоцкий. Он сбрасывает на пол мокрый плащ, чуть подстраивает гитару и обрушивает на нас свой талант. Зал неистовствует. А он, не давая времени даже на аплодисменты выдаёт одну за другой свои уже известные и новые, ещё неизвестные нам песни. Звучит «гимн космических негодяев». Зал смеётся на его «сигнал посылаем, вы что это там, а нас посылают обратно». Рядом со мной сидит Дитрих Биндинг – студент из ГДР, мой одногрупник и друг. До сих пор переписываемся. Он толкает меня и спрашивает – почему смеётесь? Я смеюсь снова, но уже над Дитрихом. Ну как объяснить второй, а то и третий смысл выражений в русской речи.

Не было у Высоцкого никаких лауреатских, государственных «заслуженных» званий и премий. Не укладывался он в прокрустово ложе марксистко-ленинской идеологии. Зато у него была любовь всего многонационального народа СССР.

Почему была?! Она есть и всегда будет. Всегда будем петь его песни о настоящих мужчинах, о самоотверженной дружбе и верности, о любви и ненависти.

Будем помнить его, друзья, и петь его песни!

Ещё раз хочу обратиться к Русскому языку. Не в защиту. Он сам за себя постоит. Я о тех, кто нам навязывает скудный искусственный язык, вставляя, к месту и не к месту, «кластер», «дорожная карта», «толерантность», «окей» и прочая, кто специально смешивает понятия Националист и нацист, говорящих вместо Моя или Наша Страна – «эта страна», которые призывают нас к «толерантности». Это значит, что мы должны терпеть, когда они будут наклонять нас и продолжать грабить, когда безграмотные орды, приглашённые ими же, будут навязывать нам свою «культуру», даже не пытаясь, живя у нас, принять или приспособиться к культуре принявшего их народа.

Никогда я не буду толерантным. Как националист я признаю только ВЗАИМОУВАЖЕНИЕ. Взаимоуважение НАРОДОВ, КУЛЬТУР, РЕЛИГИЙ. Только на этом принципе можно достичь Мiра и благоденствия.

К сожалению, мне не доступны высокие трибуны, но здесь я хочу и могу сказать, что давно накипело: - господа демократы и либералы, вы уже, наверняка, знаете, что довели народы России до осознания вашей подлости и вины в том, что вы сотворили с нашей Державой и её народом, и что вас иначе как либерастами и дермократами на Руси не кличут. Почему бы вам не собрать чемоданы и не убраться туда, где, по-вашему мнению, так хорошо?! Да потому вы сидите здесь, что там вам цента ломанного не заплатят за ту блевотину, которую вы изрыгаете на МОЮ СТРАНУ.

 

Заключение

Я доволен своей жизнью. Благодарю и славлю Создателя!

Работал увлечённо, не считаясь со временем. Когда все пороги в работе оставались позади, и река входила в спокойное русло, мне становилось скучно и грустно, и я уходил на новые пороги. Обычно такой цикл занимал 3 – 5 лет, и только в Пятигорских Электрических сетях проработал аж 17. И только потому, что каждые те же 3 - 5 лет обустроив одно дело, брался за совсем другое. От сюда в 70 лет ушёл на пенсию, но и сейчас часто и с удовольствием посещаю Горсети. Чувствую там к себе уважение, и это приятно. И в городе часто приветствуют меня люди, которых я даже не всегда узнаю, останавливают бывшие сослуживцы, казаки, участники горных походов в которые я их водил. Чувствую, что я ещё имею право на жизнь, потому что Человек имеет право на жизнь, если он ещё нужен и полезен людям.

В моём семейном фотоальбоме «XX век и фамилия Стасенко» есть фото на которое я смотрю с завистью и грустью.

На фотографии 1938 года семья моего деда по маме - Затолокина Тимофея Фадеевича, его жена Мария, пять дочерей - Вена, Надежда, Любовь, Лена, Анисья и два сына – Василий и Иван. На фото ещё и первые внуки от Веры – Володя и Тая. Всего семь детей. И это была обычная для царской России семья. А уже у детей Тимофея по два и даже одному ребёнку. Только у Веры, старшей дочери было 4 ребёнка.

Это, конечно, несомненное достижение «Великой иудейской революции» в России. В конце 30-х годов Сталин инициировал движение за многодетную семью. Были учреждены Золотая и Серебряная медали «За материнство», запрещены аборты, а за мужеложество (педорастию), не особенно разбираясь, сразу давали 5 лет лагерей. В гулаге они были подарком для уголовных постояльцев. Вот от куда так много обиженных на Сталина. И поэтому этих уродов тогда не было не слышно не видно. Ныне же, при либерастах, они ежегодно пытаются проводить свои демонстрации и фестивали в крупнейших городах РФ-ии. Как же! Мы теперь толерантны и приобщились к демократии. Западной демократии. А официальный показатель уровня западной демократии в стране как раз и есть уровень педорастии в ней. Ведётся пропаганда отказа от детей вообще. Церковь благословляет однополые браки и возглавляет колонны уродов всех сортов в городах стран с наиболее развитой «демократией».

Не могу не затронуть наркоту. Славлю Богов и своего Хранителя за то, что не допустили даже попробовать этого средства самоуничтожения.

На летних каникулах после четвёртого курса работал в мехколонне №64. Мы строили линию электропередачи 35 000 вольт Хасавьюрт – Былым. Жили в домах частного сектора.

Однажды воскресным днём захожу в дом, где жили пятеро ребят из нашей бригады. Пришёл я с Иваном, одним из них. В доме увидел сцену меня поразившую. На полу вокруг большой кастрюли с борщом сидели наши ребята и отчаянно хохоча, пытались его есть. Но стоило кому-либо занести ложку над кастрюлей, как все просто валились на пол от смеха. Лица их были в слезах и борще. Он же расплёскан по одежде и полу. Я спросил Ивана – что с ними. Он сказал, отмахнувшись – «да, дуры накурились».

На следующий день они были как выжатые солёные огурцы.

Наркота искусственно внедряется «Западом» в Русь как один из инструментов геноцида. Другой инструмент – алкоголь, который русичей заставил пить Пётр I. Не ок
#1085;о прорубил он в Европу. Он распахнул ворота и снёс все ограды Руси для ввоза алкоголя, табака и всякой европейской мерзости. Для этого и был создан и заброшен к нам фальшивый Пётр I, а Михайлов Пётр погиб в Бастилии, закованный в «железную маску». Маска на самом деле была кожаная. В каком-то музее Франции хранится картина, изображающая человека в маске в камере Бастилии, а на стене камеры нацарапано «Михайлов Пётр».

Россия и на этот раз устояла против этой агрессии, и поэтому «демократическим миром» нам объявлена война. И в этой войне мы проигрываем, и будем проигрывать до тех пор, пока многонациональное коренное население России не начнёт заметно прирастать.

Война эта, то затухая, то разгораясь, длится уже более двух тысяч лет.

На прощание, друзья, а я считаю, что если Вы дочитали мою исповедь до этой строки, значит я заслужил Вашей дружбы и хочу поделиться накопленной мудростью.

Во первых, что такое мудрость? Древние мудрецы главным признаком мудрости назвали – СОМНЕНИЕ. Наши убеждения всегда основаны на наших знаниях, полученных от родителей и учителей, книг и собственного опыта. У всех людей свой объём этих знаний и свои из них выводы и убеждения. Поэтому, если Вы будете допускать сомнение в своих убеждениях, Вы будете продолжать искать им подтверждения или опровержения, и Вы никогда не будете записывать во враги человека, который молится другому Богу. Сомневайтесь и Вы будете умнее.

Моя формула о религиях – религии объединяют людей, но разъединяют народы.

Что бы сделать из друга врага может хватить одного мгновения, но что бы сделать из врага друга может не хватить всей твоей жизни.

И самое сакральное – о Боге. Вырос в атеистической стране. Никогда не задумывался о Боге.

С накоплением знаний, информации о познанном и не познанном, об объяснимом и не объяснимом пришёл к выводу, что Вселенная, а её ныне просматриваемая протяжённость - тысячи Световых лет, управляема.

Библейский Бог для этого слишком мелок. Он вполне годился для масштабов нашей Мидгард-Земли. Я понимаю Вселенского Создателя, как полевую пространственную структуру, всепроникающую и вездесущую. В любом живом и не живом, в плотной материи и в, считающимся пустым, вакууме.

Все народы сочиняли себе Богов. С развитием института жречества, появилась необходимость в окормлённой пастве. Каждому пастуху хочется иметь стадо побольше. Пастухи плодятся быстрее чем овцы. Началась конкуренция, переросшая в кровавую борьбу.

В Исламе более пятидесяти конфессий, в иудейском Христианстве ещё больше, а ещё Буддизм, Ламаизм, Синтоизм и сотни других. И все утверждают, что их Бог единственно правильный, а тот, кто в него не верует – неверный, то есть враг кровный.

К сожалению, Мир никогда не прейдёт к понятию Вселенского Бога-Создателя. Не допустят.

На этом, пожалуй, закончу описывать свои воспоминания. Хотя они всё всплывают и всплывают.

Действительный член Русского Географического общества

Председатель Пятигорского отделения РГО,

Председатель Совета стариков Кавказской Казачьей линии,

Стасенко Владимир Дмитриевич.

После написанного

РАБОТА В МОЕЙ ЖИЗНИ

В 1958 году, по окончании школы, работал слесарем-водопроводчиком, оператором котельной в в.ч. 74410 в Североморске-2. Это на севере Кольского полуострова в Заполярье. За год до демобилизации отца переехал в родной маме край и остановился в Пятигорске у деда Тимофея Фаддеевича Затолокина. Работать поступил слесарем по ремонту промышленного оборудования на мясокомбинат. Там же освоил жестяные и лудильные работы, строительные и грузчика. Даже месяц работал молотобойцем при кузнице. Он ковал, а я молотом махал. Благо, отец мой – потомственный кузнец, ещё в детстве научил меня владеть молотом, и у кузнеца ко мне претензий не было. Поработал и на металлорежущем станке. Всё давалось мне очень легко. Появилось чувство необходимости перехода на более сложный уровень работы. До этого о ВУЗЕ я не помышлял, но в 61 попытался поступить в Бауманский. Увы. Вернулся в Пятигорск и пошёл работать в Ремонтно-Эксплуатационную службу Центральных Электросетей. Занимались мы ремонтом и наладкой оборудования электроподстанций всего Ставропольского края. Здесь по полной программе ощутили санкционную любовь Запада к Руси, как бы она не называлась – Царская, Большевистская, СССР или РФефия, они всегда находят повод укусить по больнее. И в 61 году прервали поставку в Союз труб большого диаметра и высоковольтных трансформаторов. Что ещё, я не знаю.

Нам пришлось тасовать имеющиеся в Крае трансформаторы как колоду карт. Недогруженный в Урупе, везём в Ставрополь, ставропольский же в Инкер-Шахар, а шахарский в Уруп или ещё куда. Вес трансформаторов до 40 тонн и нет таких подъёмных кранов, всё домкратами. Поднять с фундамента, передвинуть к трейлеру, задвинуть на него, закрепить и сопровождать при транспортировке этот негабаритный груз. В те времена над дорогами висели провода электрические, радио и телефонные. Приходилось их поднимать шестами. Работали часто ночами и воскресными днями.

За то бригада наша первая в крае заслужила звание «Бригады коммунистического труда», а я решил поступать в Московский Энергетический институт, и с 62-го года стал его студентом.

В 68 году выбрал Направление в Дальневосточное отделение ОРГРЭС – буферную внедренческую организацию между Наукой и Большой Энергетикой. Занимался монтажам и наладкой автоматики и релейной защиты ЛЭП и подстанций на Сахалине, Приморье и Приамурье. Обследовал энергосистемы Прибайкалья, Приамурья и всей Якутии до самого Крайнего Севера. Потом здесь начали строить БАМ.

Будучи в командировке на Райчихинской ГРЭС женился на студентке Благовещенского Мед. института – красавице Татьяне. А из-за отсутствия даже надежды на получение жилья во Владивостоке пришлось бросить очень интересную работу и перебраться в 71 году к родителям в Пятигорск. Здесь, работая в Сельэнергопроекте, внедрял и обслуживал первые ЭВМ и программы к ним. Написал программы расчёта релейных защит и расчёта стрел провеса проводов по профилю воздушных ЛЭП. В 75 г. получил хорошую 2-х комнатную квартиру.

Освоив и внедрив всё, что было интересного для меня в Сельэнерго, ушёл в РЭУ Ставропользнерго в отдел АСУ (Автоматизированных систем управления). Освоение и внедрение АСУ-Энергия - расчёты электрических режимов энергосистемы, покрытие графика нагрузок электростанциями энергосистемы и так далее. Написал изящную программу расстановки лопаток турбины по контуру и программу расчёта эквивалента соседних энергосистем, которая сводила например всю энергосистему Краснодарского края к 2 – 3 подстанциям.

Работа мне нравилась. Я довольно легко справлялся с трудностями, но с карьерным ростом появились подчинённые, а сними и бюрократические обязанности, которые партийно-административной системой СССР уже была доведена до абсурда. (Нынешняя ещё глупее и страшнее). Например я в начале месяца должен был выдать каждому сотруднику подробный план-задание на каждый день и каждый час на весь месяц. Кому-то я пропустил пару часов и главный инженер Жёлтиков вызвал меня на ковёр, где я вступил в спор с возражениями. Такое не все уважают.

Другое задание: представить план развития вычислительного центра на 20 лет вперёд. В 80-м году мы не могли себе представить, что огромные, занимающие залы в сотни и тысячи квадратных метров, вычислительные машины через десяток лет пойдут под пресс и их заменят Персональные настольные ЭВМ, а моя страна СССР рухнет под второй сионистской революцией.

В общем, я ушёл в КОНТУР. Там опять внедрение АСУ-предприятия и, принятый отдел из двух операторов без никакой техники за два года вырос до более 50-ти человек и своими большими и малыми ЭВМ.

Когда всё закрутилось и завертелось, когда все службы научились выдавать чёткую и правильную информация я стал не нужен, да и мне стало там скучно.

Работу искать не пришлось, она меня искала.

В Спецавтоматике вдвоём разработали Контроллер автоматической пожарно-охранной сигнализации и пожаротушения. Успели наладить его производство на нальчинском заводе Автоматики. Но грянула либерастическая революция, рухнула страна, уничтожены заводы и фабрики, образование и медицина. Расцвёл бандитизм, коррупция и хамство хозяйчика.

Год проработал Зам главного врача по технике в городском медобъдинении. Не моё! С пол года электромонтёром в частной фирме – не моё. И как-то раз зашёл в Горэлектросети Пятигорска. Зашёл и остался на всегда. Здесь и завершил свою трудовую деятельность в 70 лет, проработав 17 лет в Пятигорских Электрических сетях (ПЭС). Нигде так долго не работал. Освоив всё, что можно и отладив порученное дело, передавал его способным ребятам, а сам брался за что-нибудь для меня новое. Мне были интересны те дела, за которые боялись браться другие. Такой цикл занимал 3-5 лет. Тоже случилось и в ПЭС. Сначала поручили разобраться с телемеханикой. Разобрался и заявил, что заниматься существующей ТМ не буду, т.к. она дважды выработала свой ресурс и морально устарела. Меня правильно поняли и поручили выбрать из предлагаемых рынком. На техсовет предложил 5-6 достойных вариантов, перечислив достоинства и недостатки каждого. Директор - Хнычёв Валерий Альбертович спросил – что ты выбрал сам и почему? Я назвал систему и причину. А причина проста – разработчик системы уже работал в режиме «чего изволите». С ним я познакомился случайно, будучи в командировке в Краснодаре, зашёл к одногрупнику по МЭИ, директору Краснодарских эл. Сетей, а он и говорит, что у него как раз монтируется новая ТМ, иди, знакомься. Залез в документацию. Кто-то всё время крутится рядом, но мне не мешал. Кое-что записал и ознакомление закончил. Тут он ко мне подходит и представляется, что он - разработчик этой системы, и есть-ли у меня к ней замечания. Я выдал ему пять или шесть замечаний и предложений.

Не прошло и двух недель, он звонит мне и сообщает, что почти все мои предложения уже исполнены в железе. Я был поражён. Ведь при прежних властях чтобы заменить в проекте гайку М5 на М4 нужно было затратить на согласования пару лет и кучу денег, а тут предложения совершенно постороннего человека внедрены за пару недель!

Система, постоянно обновляясь, работает до сих пор.

Следующей проблемой стала радиосвязь. Пятигорск расположился у подножия горы Машук на его отрогах. Из-за этого для коротковолновой связи было много «мёртвых» зон. Обратился к друзьям, специалистам в этом деле, и несколькими, нестандартными в то время решениями, добились нужного результата.

Но проблемы не кончились. Вздыбилась телефонная станция предприятия, тоже очень древняя.

Опять по команде – выбирай и заказывай, обратился к предложениям рынка. Там куча систем примерно с одинаковыми характеристиками. От японцев отмахнулся сразу из-за их подлой эксплуатационной политики. За время работы их систем с покупателя они ухитр
#1103;ются вытянуть ещё две-три стоимости всей системы, а по окончании гарантийного срока сломать её окончательно. Ещё перебрал несколько систем и остановился на американской. Главным образом потому, что фирмачи, извиняясь, сообщили, что их система изготовлена для штатовских сетей частотой 60 Гц, но они поставят соответствующий преобразователь, и мы не будем иметь проблем. Зная то, что США, производя продукцию для внутреннего пользования, делают её по принципу «продал и забыл», т.е. неубиваемую. Порадовало меня ещё и то, что эта же система принята и Пентагоном. Видел в телепередаче из какого-то пентагоновского кабинета.

Решив задачи телемеханики, радио и телефонной связи, заскучал, но тут Федотов Виталий Васильевич, светлая ему память, пригласил меня в свой отдел. Надо было как-то остановить рост потерь электроэнергии от несанкционированного отбора или, по простому - воровства.

Я давно замечал, что когда перед человеком ставится какая-либо задача, то тут же и приходит, вроде бы ни от куда, помощь. Важно не проморгать её. К нам пришёл светлейшего ума человек, участвовавший в разработке Бурана, того самого – космического, Федоринов Михаил. С ним в сцепке был его друг – программист высшего класса. Этой бригадой был создан уникальный контроллер «Исток» для трансформаторных подстанций 10/0.4 киловольта. Он позволял контролировать потребляемую активную и реактивную мощность отдельно по каждой фазе 16-ти отходящих фидеров и хранить в архиве графики получасовых нагрузок за месяц. При анализе графиков нагрузок выявлялись «странности». Первый же контроллер окупил свою разработку.

Аналогов ему на то время в мире не было.

 

Я считаю, что Человек имеет право жить пока он нужен и полезен людям. Даже выйдя на «Заслуженный отдых» получаешь право приносить посильную пользу, делая любимую тобой работу, а не долбление досок костяшками домино.

 

Пионерский лагерь осы.

Парабеллум, танк-тягач,